— Мисс Перси, — обращаются ко мне с гораздо более сдержанной высокопарностью.
Дворецкий всего лишь бросил на меня взгляд. Ладно, я не аристократка, и что теперь?
Через несколько минут появляется и Беверли, благородный, из входной двери, со своим обычным взглядом, довольным и напыщенным.
— Йен, дорогой! Вы хорошо доехали? — спрашивает он заботливо, пока пожимает руку моему коллеге, не обращая внимания на всех остальных.
— Все хорошо, спасибо, Лорд Беверли.
— Учитывая, что ты официально занимаешься организацией моего имущества и моих связей, будет лучше, если ты будешь называть меня Чарльз, — говорит он ему с доверием. Но как же называют его те, с кем он выпивает?
Для статистики, тот факт, что его зовут, как моего бывшего, очень показателен. На моих губах появляется насмешливая улыбочка.
Беверли быстро отдает указания своей прислуге, и они выгружают наши чемоданы из машины, пока Йен идет ко мне.
— Тебя что-то насмешило? — спрашивает он тихо, чтобы никто не услышал. Я бросаю на него многозначительный взгляд.
— Я имею в виду, что-то кроме дома, прислуги и окружающей среды? — спрашивает Йен с едкой иронией.
Йен — невыносимый человек, но если все же мне придется найти в нем положительную сторону, то это ирония. У него очень прямой и язвительный способ перевести все в шутку, и я опущу, что практически всегда речь идет о вещах, которые заслуживают того, чтобы их высмеяли.
— Его зовут как моего бывшего, — шепчу ему. — Ты не находишь, что в мире слишком много Чарльзов? — невинно спрашиваю.
На лице Йена появляется хитренькое выражение. Возможно, он бы хотел добавить что-то другое, но сдерживается, потому что видит Беверли, возвращающегося к нам.
— Я покажу вам дорогу. Моя гувернантка покажет вам ваши комнаты.
И так мы входим в собор, я не знаю, как по-другому назвать этот дом. Тотальная шизофрения стилей и эпох, смешанных архитектором, у которого следовало бы отобрать диплом. Как это говорят, «honoris causa»[9], чтобы строить, или хотя бы иметь разрешение на такую степень.
Вестибюль на входе более чем величественный, намеренно смешной. Отсюда выходят две громадные лестницы в стиле неоклассиков, которые встречаются на первом этаже как раз перед статуей, которую я бы могла определить, как всего лишь интересную. Оказывается, я очень образованный человек.
Гувернантка — синьора шестидесяти лет с седыми волосами и ужасно противным взглядом — она останавливается и указывает нам на статую.
— Она была сделана недавно по портрету Мисс Элизабет, дочери Лорда Беверли, — говорит она с гордостью. М-да, теперь это все объясняет.
Я поворачиваюсь к Йену и вижу, что его лицо, мягко говоря, озадаченно. Он не знает, что сказать; как-то необычно.
— Должно быть, Мисс Элизабет действительно прекрасна, — комментирую я, не зная, что еще придумать. Ясно, что я соврала, но эти люди ожидают, что я это сделаю.
— У вас нет ни малейшего представления, какая она. Хотя у вас будет возможность познакомиться с ней этим вечером за ужином, и посудите сами. Прекрасная девушка, — говорит она нам почти мечтательно.
Йен и я смотрим друг на друга взволнованно.
Гувернантка, иначе говоря, Мисс Ротемьер, вступает в почти скрытый коридор, за лестницей. Через несколько метров она останавливается перед дверью и показывает мне мою комнату.
— Мисс Перси, ваше гнездышко, — затем она поворачивается к Йену, — Лорд Ланглей, для вас мы подготовили комнату на первом этаже. Сюда, пожалуйста.
И с этой фразой она бросает меня без объяснений перед дверью, для того чтобы вернуться к лестнице.
На мгновение Йен ошеломлен, как и я, и не знает, либо оставить меня плакать в этом темном коридоре и бежать к гувернантке, либо подождать и посмотреть мою комнату, которая кажется мне ловушкой, как у жен Синей Бороды.
— Иди с ней, — говорю я ему смиренно. — Если ты ее потеряешь, то погибнешь.
— Видимо, — отвечает он мне с беспокойством.
— До скорого, — прощаюсь с ним и хватаю ручку.
— Ладно, до скорого, — говорит Йен мне, решив позволить мне войти.
Моя первая мысль, когда я вошла, была, что Беверли сделал это все специально. Возможно, это часть наказания за час ожидания на прошлой неделе. Сейчас комната не кажется такой уж плохой, но простая, холодная, как больничная палата, и серая, даже в миллионах оттенков серого.
Эта сцена заставила меня улыбнуться, потому что я прирожденный солдат, и Беверли еще не знает, с кем имеет дело.