В следующий раз мы встретились с Джеймсом в отеле «Челси», когда писали наш первый альбом. Мы потусовались вместе несколько дней, а потом он исчез.
Когда Дэйва Александера уволили из группы, нашим басистом стал Билл Читэм, наш дорожный менеджер, который вообще не умел играть. Я показал ему пару примитивных аккордов. Он сыграл шесть концертов, а потом взмолился: «Можно я опять стану просто дорожным менеджером?»
Тогда мы начали прослушивать людей, и каким-то образом на прослушивании появился Джеймс Уильямсон. Я играл мощную, энергичную музыку, а он был куда более мелодичен, он продвинулся дальше моей манеры игры в стиле Stooge.[25] Получилось здорово — кто-то, кого я и так знаю, и кто умеет хорошо играть на гитаре.
Когда я сказал, что мы берем его в группу, первым делом он продал свой усилок за семьсот пятьдесят долларов. Он сказал, что поделится деньгами со всеми, чтобы у нас было на что есть. И когда он раздал каждому его долю, я подумал: «Отлично, у меня появилось немножко денег».
Потом ко мне приперся Игги и заявил: «Все сдают мне деньги на покупку героина и у меня есть кое-что сверх того на продажу, так что я верну тебе в два раза больше денег, если ты отдашь их мне сейчас».
Я ответил: «Не пойдет».
Но он продолжал клянчить и так меня достал, что я сказал: «Забери эти ебаные деньги, только отстань от меня!»
Скотт Эштон: Мы дружили с одним парнем, работавшим с МС5, и как-то пошли с ним на бесплатный концерт, где играли Parliament и Funkadelic. Мы тусовались за кулисами и спросили одного из членов группы, не хочет ли он покурить с нами хэша.
Мы забрались в кабину грузовика с оборудованием Parliament, и этот парень достал пакетики с белым порошком.
Я спросил: «Это кокс?»
Он ответил: «Неа, это герыч».
На моем счету тогда было немало дорожек кокса, но про герыч я ничего не знал.
Он спросил: «Хочешь попробовать?»
«Естественно».
Следующее, что я помню: я стою среди деревьев под проливным дождем. Я пытался отлить, ничего не получалось, но ощущения были классные.
Джон Адамс был чист, как стеклышко — он был строгим вегетарианцем, не пил, не курил и не употреблял наркотики. Но для нас он был и оставался старшим парнем с плохим прошлым. Когда-то он был джанки. Вел он себя, как бандит, и ему уже было двадцать семь, так что он казался нам старым.
Я вернулся домой, послушал истории про прошлое Джона Адамса, потом пошел к нему и рассказал, что со мной случилось. Похоже, я разбудил в нем червячка, которого надо было срочно заморить, типа того, потому что он заволновался и решил сходить и тоже принять. И Брат Иг тоже решил сходить принять.
Так все и началось.
Рон Эштон: Джон Адамс, наш дорожный менеджер, был бывшим джанки, он опять развязал и одновременно втянул Скотти и Игги.
Однажды я остался в Веселом Доме вместе с Джоном, и он позвал меня: «Спустись-ка на минутку!»
Я спустился в его комнату в подвале. На столе лежала кучка белого порошка размером с кулак ребенка.
Я спросил: «Класс, это кокс?»
Он склонил лицо прямо к куче, я тоже наклонился и стал смотреть на нее. Мы оба втыкали на нее, и он сказал: «Ни разу».
Я сказал: «Это героин?»
Он сказал: «Да».
Я начал: «О нет, чувак, ты же не можешь!»
Я здорово разозлился, но Джону было все равно, потому что другие ребята пошли у него на поводу, и в тот вечер они впервые нюхали героин. Я отказался. Я не подсел на это дело.
Они начали понемножку, сначала просто занюхнули, а в конце концов «Коллега», как мы называли Джона Адамса, познакомил их с ширянием. Все делалось в тайне, за моей спиной, потому что я их не одобрял. В результате я оказался изгоем.
Кэти Эштон: Первый раз, когда героин коснулся лично меня — это когда Игги позвонил мне из стремного отеля в Ромулусе, веселом квартале Детройта, и попросил принести травы. Он собирался поменять ее на героин. Игги дал мне адрес, но только когда я добралась на место, я поняла, что иду в очень стремное место.
Я постучала в дверь, открыл Игги, с ним был мой брат Скотти и какие-то вооруженные негры. Хоть я и не сидела на героине, Игги по-прежнему общался со мной. Это было очень необычно, потому что я знала, что джанки предпочитают общаться только с себе подобными.
Рон Эштон: Мой брат жил в Торчковой галерее в Веселом Доме. Там была спальня, ванная, и все было заточено под тяжелые наркотики — темно-зеленый пол, большой круглый стол, белый подвесной потолок, как в кабинетах врачей. В стиле пятидесятых. Стены были коричневые, но хуже всего был кафель в пятнах крови. И по всему полу, и на стенах были большие пятна засохшей крови, потому что когда достаешь шприц из вены, в нем остается кровь, а как его очистить? Правильно, брызнуть кровью куда-нибудь.