Наконец, наступила очередь подсудимого.
— Суд вызывает Северуса Снейпа.
Ряды слушателей завозились, с интересом и злобой уставившись на фигуру за трибуной. Сэм тоже посмотрел и увидел вдруг незамеченные раньше болезненную худобу и равнодушие, словно жизнь в любом проявлении ужасно наскучила ему.
— Меня зовут Северус Снейп, — заскрежетал голос, — и я….
***
Когда его вызвали, Гарри встал рядом и не отходил, взволнованно следя за движением глаз. Но Северус запретил себе смотреть и слушать, он уже все решил.
— Меня зовут Северус Снейп и я прошу для себя…
— Нет! — осознание обрушилось на Гарри.
Он кинулся к нему, силясь оттащить от трибуны, закрыть рот, чтобы больше ни одно слово не было сказано, но призрачные руки бессмысленно утопали в теле.
— Пожалуйста! Не делай этого! Тебе еще могут помочь….
Барнс сидел в зале и все время смотрел в упор, а сейчас вдруг болезненно зажмурился и его руки даже, кажется, на секунду дернулись в попытке заткнуть уши, но он быстро совладал с ними.
— …высшего наказания.
Мальчишка в углу с копной светлых волос, напомнивший ему Гарри, вжал голову в плечи. Цыпленок.
— Суд примет во внимание Ваши слова. Хотите что-нибудь добавить?
Северус помотал головой, вернувшись на свое место. Гарри шел следом, тяжело передвигая ноги, на него было страшно смотреть.
— Зачем? — тихо спросил он. — Зачем ты сделал это?
Вопрос остался без ответа.
***
Барнс попросил у суда паузу перед вердиктом и, наплевав на чужое возмущение, встал и подошел к сидящему Снейпу. Схватил пальцами подбородок, вынуждая посмотреть на себя, а затем сказал так, чтобы все слышали:
— Ты заслуживаешь помощи, Северус.
На что тот горько улыбнулся и ответил:
— Я заслуживаю смерти.
И вот тогда Сэм почувствовал, что больше не выдержит ни секунды в зале. Он вылетел на улицу, обхватил себя руками и почти упал, скатившись спиной по колонне. Было больно, но не снаружи: чувство царапало изнутри, словно долгожданное возмездие превратилось вдруг во что-то очень, очень неправильное. Его должны лечить. Посадить на крайний случай, но только не это. Только не так. Яков снова был рядом. И у него были красные сухие глаза.
— Обещай мне, — тихо начал он, а потом сорвался на крик и сгреб его, держа за ворот футболки, — обещай сейчас же, что не вернешься в корпус, станешь пекарем, флористом — кем угодно, но больше никогда не наденешь свою форму!
А затем на грани шепота:
— Я сожгу ее, честное слово, как только мы вернемся домой.
— Сожги, — слезы наконец-то вырвались из глаз неудержимым потоком.
Сэм плакал, вжимая лицо в чужие одежды, так, как не плакал с детства. А все та же большая рука, вздрагивая, гладила его по волосам.
***
В зале суда впервые стояло такое гробовое молчание, репортеры на мгновение перестали щелкать вспышками камер и тоже замерли, дожидаясь вердикта. Джонс медленно встал, обвел всех тяжелым взглядом. Следом за ним поднялась сторона обвинения:
— Прошу винить Северуса Снейпа в убийстве двадцати пяти человек и нанесению тяжкого вреда здоровью мистеру Перкли. Требую избрать высшую меру наказания.
Все вдруг перестали дышать. Джонс посмотрел на недрогнувшего Снейпа и сказал, роняя каждое слово:
— Суд счел нужным удовлетворить прошение.
Сэм закрыл глаза. Это был конец.
А потом, потом Яков уговаривал уйти, тянул в сторону, и все-таки сдался. Барнс тоже остался, пересел к ним, крепко сжав в пальцах чужие руки. Кажется, боялся того, что должно было случиться. Снейпа вывели в центр, посадили на деревянный стул, зафиксировали руки и ноги — какими тонкими они были!
Сэм навсегда запомнил последний взгляд черных глаз — без присутствия в них дьявола, человеческих, не испуганных, а вспыхнувших искренними радостью и облегчением. Словно он всегда хотел умереть, а веревка все время обрывалась.
— Не смотри, — прошептал Яков.
Но ничто в целом свете не могло заставить веки сомкнуться. Сэм подался вперед, ударившись грудью о деревянную преграду — и с жадностью смотрел, как на голову опускают мокрую тряпку, и капли стремительно бегут по лицу. Он желал запечатлеть до мельчайших подробностей своего несостоявшегося убийцу — не из чувства мести, а чтобы хоть кто-нибудь потом мог вспомнить о нем.
Северус повернулся в сторону, на сколько это было возможно, и улыбнулся, стремясь успокоить кого-то незримого. Может быть, сейчас он видел своего Гарри….
Ток проскочил через тело быстрее секунды, он вздрогнул, выгнувшись, и улыбка навсегда застыла на бледных губах. Только волосы спрятали ее, когда голова безвольно упала на грудь. Сэм успел увидеть блеск в вороте жетона.
— Приговор исполнен, — чужие пальцы проверили пульс.
— Все, — выдохнул Яков.
А Барнс сломал очки пополам и предложил им напиться до беспамятства. Никто не посмел отказать ему в этом. Уходя, Сэм молча помолился, напоследок прижав пальцы к губам.
Дверь закрылась.
========== Глава 9. Ты мой свет, ты моя душа ==========
Снова играла музыка. Гарри балансировал на стуле, прижав колено к спинке и, зажмурившись в сумасшедшей улыбке, ударил по струнам. Мятная рубашка была расстегнута на две пуговицы, а под ней — чистая кожа. Северус хмыкнул, прикоснувшись губами к запотевшему стеклу: до чего невозможный мальчишка.
— Эй, Снейп! Вздумаешь мухлевать — и мы тебя побьем! — Тит показал кулак и рассмеялся.
Он был совершенно пьян, но хмель только развеселил его, и карты теперь можно было легко подглядеть. Брэйт закатил глаза, щелкнул курносый нос и подмигнул Северусу:
— Ну, что, дружище, сегодня гуляем за твой счет?
— Черта с два! Я планирую крупно заработать на вас, парни. Раздавай последние.
На стол упали карты, образовалась пара тузов, но, как назло, комбинацию обыграла другая. Тит счастливо вскричал, сметая все вокруг:
— Выиграл! Выиграл! А кто-то говорил, что проиграться во втором туре значит уйти пустым, да, Снейп?
Смотреть на него такого было чистое удовольствие. Брэйт громко фыркнул и предложил отыграться, но он притворялся: на самом деле невозможно не радоваться, когда рад Тит — проще перемахнуть океан в три прыжка.
— Что у вас там? — а это уже Гарри.
В чем-то они все-таки были похожи.
— Я выиграл! — возопил Тит и выпросил для себя хвалебную песню.
Северус откинулся на спинку стула, наблюдая из-под полуопущенных ресниц за движениями музыканта, за тем, как мягко освещает его щеки довольный румянец.
— Славься, славься могучий Тит, — запел он, зажимая аккорды.
А паршивец-Тит подвывал, совсем не попадая в ноты. Но это только добавило веселья. Они с Брэйтом расхохотались, довольно переглянувшись: все наконец-то было хорошо.
А после, вдоволь наигравшись, Северус отнял у музыканта гитару, осторожно поставил на пол и впился долгим поцелуем, желая как можно скорее убедить себя: все — правда и у них целая вечность впереди. Гарри смеялся, уворачивался, а потом тоже целовал, сильнее прижимаясь к теплому любимому телу.
И Брэйт обнимал за плечи Тита, подшучивал над ними, щурил глаза, запивал счастье пенящимся пивом. И запах хмеля разносился по округе.
— А вы научите меня играть в Слепого Джона? — спросит однажды Гарри.
И его, конечно же, научат. Но Северус все равно будет подсматривать в карты, перегибаясь через Тита.
— Это нечестно! Ты опять ему подсказываешь!
— Но ведь мы — семья, а деньги должны оставаться в семье, — ответит Северус и снова поцелует расплывающиеся в довольной улыбке губы.
Играть на гитаре, правда, так и не научится, но вечером, оставшись наедине, попросит исполнить самую первую в их истории песню, а потом, не дождавшись конца, утянет Гарри на колени и снимет надоедливую рубашку с плеч. Под ней будет ровная загорелая кожа безо всякого намека на страшную горячую пулю, но он все равно осыплет поцелуями это место. И будет счастлив.
Теперь и навсегда.