Эрик подписывает несколько бумаг, которые передает ему Лесли, и, когда, наконец, мы остаемся одни в кабинете, он смотрит на меня и спрашивает:
- Ну, как тебе офис?
- Это просто бомба. Гораздо красивее того, что в Испании.
Эрик улыбается и, поерзав на стуле, шепчет:
- Я предпочитаю тот. Здесь нет архива.
Я не могу не рассмеяться. Я встаю, подхожу к нему и тихо говорю:
- Так даже лучше. Раз я здесь не работаю, то тебе не нужен архив.
Мы весело смеемся, и Эрик сажает меня к себе на колени. Я пытаюсь подняться, но он силой удерживает меня.
- Никто не войдет без предупреждения. Это одно из самых главных правил.
Я хихикаю и целую его, но внезапно я хмурю брови:
- С каких это пор оно главное? – хочется мне знать.
- Всегда.
Тук-тук… Здравствуй, ревность! И прежде чем я спрашиваю, Эрик признается:
- Да, Джуд, то, о чем ты думаешь, верно. Я встречался с женщинами в этом кабинете, но все уже давно закончилось. Теперь я хочу только тебя.
Он пытается поцеловать меня. Я уклоняюсь.
- Ты пытаешься меня избегать? – забавляясь, требует он ответа.
Я киваю. Я ревную. Очень сильно ревную.
- Любимая, - шепчет Эрик, - перестань думать об этих глупостях!
Я выскальзываю из его рук и обхожу стол.
- С Беттой, да?
Едва упомянув это имя, я тут же понимаю, что не должна была этого делать. Черт! Но Эрик искренне отвечает:
- Да.
После неловкого молчания я спрашиваю:
- У тебя было что-нибудь с Лесли, твоей секретаршей?
Эрик откидывается в кресле и вздыхает:
- Нет.
- Точно?
- Точнее не бывает.
Но, подстегиваемая ревностью, я настаиваю, несмотря на то, что у меня начинает чесаться шея.
- А с той темненькой девушкой, которая поднималась вместе с нами в лифте?
Он думает и, наконец, отвечает:
- Нет.
- А с блондинкой из вестибюля?
- Нет. И не трогай шею, а то все там расчешешь.
Я не обращаю внимания на его слова и, не удовлетворившись его ответами, спрашиваю:
- Но, ты сказал, что у тебя был секс в этом кабинете?
- Да.
Как же у меня чешется загривок! Но меня заботит совсем не это, и вне себя от ревности тихо говорю:
- Ты мне рассказываешь, что играл с кем-то, кто работает в твоей фирме.
- Нет.
Эрик встает и подходит ко мне.
- Но ты только что сказал, что…
- Послушай, - обрывает он меня, убирая мою руку с шеи, - я не был монахом, и у меня был здесь секс как с женщинами, работающими в компании, так и с другими. Да, любимая, я не собираюсь этого отрицать. Но что касается игр, в том смысле, в котором мы с тобой это понимаем, я не играл в этом кабинете ни с кем кроме Бетты и Аманды.
При воспоминании об этих гарпиях, мое сердце начинает громко беспорядочно стучать.
- Конечно, Аманда, сеньорита Фишер.
- Которая, могу тебя заверить, - поясняет Эрик, дуя мне на шею, - переехала в Лондон, чтобы заниматься там расширением нашей компании.
Мне приятно это слышать. Мне нравится, что она далеко от меня, и Эрик, довольный моими вопросами, обнимает меня и целует в лоб.
- Для меня сейчас, единственная женщина, которая существует на свете – это ты, детка. Верь мне, любимая. Помни, что между нами нет секретов и недоверия. Чтобы сохранить наши отношения, необходимо, чтобы все так и оставалось.
Мы смотрим друг на друга.
Мы боремся друг с другом, и, наконец, Эрик склоняется ко мне.
- Если я опять попытаюсь тебя поцеловать, ты снова увернешься?
Я не отвечаю на его вопрос.
- Ты мне веришь? - говорю я.
- Абсолютно, - отвечает он. – Я знаю, что ты от меня ничего не скрываешь.
Я соглашаюсь, но в душе знаю, что многое от него утаиваю. Меня бьет чувство вины. Как мне плохо! Это не касается секса, но я многое не ему не договариваю, например, про собаку в доме, про то, что каталась на мотоцикле Юргена, про то, что его мать с Мартой ходят на курсы по прыжкам с парашютом.
Боже, сколько же я от него скрываю!
Эрик смотрит на меня. Я улыбаюсь и, наконец, вздохнув, шепчу:
- Посмотри, что стало по твоей вине с моей шеей!
Эрик смеется и берет меня в свои объятия.
- Думаю, что специально для твоих визитов распоряжусь соорудить архив в моем кабинете. Что ты думаешь об этом?
Я прыскаю от смеха, целую его и, забыв о ревности и обо всех своих провинностях, мурлыкаю:
- Прекрасная идея, сеньор Циммерман.
Глава 22
В конце недели моя попытка оторвать ворчливого солдафона и его вечно обиженного племянника от дивана увенчалась успехом. Они бы, конечно, с гораздо большим удовольствием сидели целыми днями, не отрываясь от телевизора или рубясь в приставку. Да ну их! В общем, мы идем в кино, потом в театр, потом поесть гамбургеров, и я вижу, что им это нравится. Почему же мне всегда стоит таких усилий вытащить их из дома? Как-то вечером Эрик меня приятно удивляет, пригласив поужинать в ресторан. Потом он приводит меня в клуб, где мы болтаем, целуемся, пьем вино и развлекаемся.
Эрик больше не заговаривал со мной о наших сексуальных играх. Когда мы занимаемся любовью в нашей постели, мы шепчем друг другу на ушко горячие фантазии, заводящие нас с пол-оборота, но до настоящего момента мы ни с кем не делили наш секс. Неужели Эрик хочет меня только для себя?
В воскресенье мне удалось уговорить их пойти погулять. Мы оставляем машину на парковке и направляемся к Английскому саду, великолепному парку, расположенному в центре Мюнхена. Флин со мной не разговаривает, правда я постоянно вмешиваюсь в их с дядей разговор. Это его раздражает, но, в конце концов, он сдается и начинает мне отвечать.
Вечером я заставляю их пойти со мной на «Альянц Арену» - футбольный стадион, на котором играет мюнхенская «Бавария». Эта идея приводит их в ужас. Ведь они большие знатоки только по части баскетбола. Это грандиозная, потрясающая, огромная арена, и как будто немка здесь я, а не они, я рассказываю им про эту команду, упоминая, что она чаще всего выигрывала Бундеслигу. Они меня слушают, соглашаются, но, к сожалению, это их совсем не интересует. Наконец, я, заметив их скучающие лица, улыбаюсь и умолкаю, а около семи вечера они предлагают пойти поужинать. Мне смешно. Я в это время обычно полдничаю. Но, зная о том, что Флин привык к немецкому распорядку дня, я иду им навстречу.
Они приводят меня в типичный немецкий ресторан, где я дегустирую разные сорта пива. Светлый пильзнер, белый вайсбир, раухбир с дымком. Эрик наблюдает за мной, пока я все пробую и, наконец, рассмешив его, заключаю:
- Лучше «Мау 5 звезд» все равно ничего нет!
Основу блюд немецкой кухни составляет мука. Ее используют для приготовления абсолютно всего. Это мне объясняет Эрик, пока я поглощаю вайсвурст или белую баварскую колбасу. Она делается из рубленой телятины, специй и свиного сала. Я вот-вот лопну! Флин, обрадованный вниманием, которое уделяем ему мы с его дядей, откусывает соленый кренделек в форме восьмерки под названием бренц. Мы с ним излучаем прекрасное настроение, и Эрик просто этим наслаждается. Через довольно продолжительное время нам начинают приносить наш заказ. Хотя немцы едят медленно, я голодна, как волк, и прошу передать мне редиску, нарезанную кружочками и посыпанную солью. Мне говорят, что это блюдо называется «ради». Затем нам приносят обацду, это закуска, приготовленная из камамбера, сливочного масла, репчатого лука и сладкой паприки. А на десерт мы заказываем гермкнедль – умопомрачительно вкусную булочку с начинкой из сливового повидла и тестом из муки, сахара, дрожжей и горячего молока, посыпанную маком и сахарной пудрой. Скажем честно, очень легкая пища.
Возвратившись ночью домой, мы валимся с ног от усталости. Мы стоптали пешком чугунные сапоги. Флин падает в кровать и тут же засыпает, а мы с Эриком устраиваемся на диване в столовой и смотрим кино, и тут я предлагаю нам искупаться в бассейне. Эрик, не открывая глаз, отказывается.