- Солнышко, ты плохо себя чувствуешь?
- Нет, - быстро отвечает он.
- У тебя болит голова? – озабоченно спрашиваю я.
Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Внезапно он перебрасывает меня через плечо, как мешок с картошкой, и несет к бассейну. Войдя в зал, мы включаем только внутреннюю подсветку и, когда Эрик совсем этого не ожидает, я толкаю его, и он прямо в одежде падает в воду. Он выныривает, глядит на меня, я удивленно поднимаю брови и, смеясь, спрашиваю:
- Только не говори мне, что ты обиделся?
Мой смех настолько заразителен, что он смеется в ответ, и более того, тащит меня, все еще одетую, за собой в воду. В воде Эрик подхватывает меня и, щекоча мне ребра, шепчет:
- Неугомонная моя смугляночка.
Я вижу, что мой смех греет ему душу и делает его счастливым. Мы веселимся, пытаясь снять с себя одежду, и вот, едва дыша от затраченных усилий, остаемся совершенно голыми. Мы целуемся, ласкаем друг друга и, наконец, мы занимаемся любовью.
Мы никогда до сегодняшнего дня не делали этого в бассейне, но это возбуждающе и чувственно, особенно когда Эрик шепчет мне на ушко вещи, которые, как ему известно, заставляют мое сердце пуститься вскачь.
Придя в себя, я предлагаю ему устроить в бассейне гонки, но это невозможно. Эрику хочется только целовать меня и наслаждаться моим телом. Через двадцать минут мы выходим из воды. Я направляюсь туда, где у нас лежат полотенца, беру два и возвращаюсь к Эрику. Одевшись, мы устраиваемся в прекрасном темно-коричневом гамаке. Он похож на те, что подвешивают между деревьями, только у нас вместо стволов он прикреплен к двум колоннам.
Эрик поворачивается и прижимается ко мне, от наших движений гамак начинает раскачиваться, и кажется, будто мы плывем на корабле. Ласки, поцелуи, и когда я немного прихожу в себя, то уже сижу на моем немце, поглощая его пенис. Он становится еще тверже, наслаждаясь моим вниманием, пока я играю с ним, даря ему лукавые и жаркие поцелуи. Я обожаю его член. Обожаю чувствовать его у себя во рту. Обожаю его нежность, и обожаю, когда Эрик так берет меня за волосы, побуждая меня сосать его. Но его охватывает нетерпение. Он никогда не сможет насытиться. Он поднимается, ставит ноги по обеим сторонам гамака и, повернув меня, шепчет на ушко, проникая в меня:
- Это за то, что бы столкнула меня в бассейн.
- Я буду и дальше тебя бросать, - шепчу я, принимая его.
- Тогда за твое плохое поведение я буду продолжать раз за разом трахать тебя.
Я улыбаюсь. Он кусает меня за шею, продолжая страстно сжимать руками мою талию и снова и снова делать меня своею.
- Подними для меня бедра. Выше…, выше… - требует он, хватая меня за волосы.
Он шлепает меня, и звук удара разносится по всему бассейну. Я тяжело дышу. Я делаю так, как он меня просит. Я выгибаюсь, и он входит в меня глубже. Мои вздохи эхом разносятся по всему бассейну. Я покачиваюсь в гамаке и наслаждаюсь тем, что он делает со мной. Под великолепными сильными атаками моего любимого я двигаюсь вперед и назад. Час спустя мы, пресыщенные сексом, уходим в нашу комнату. Нам надо отдохнуть.
Когда я утром встаю и спускаюсь на кухню, Симона мне сообщает, что Эрик не поехал на работу и сидит в своем кабинете. Я удивленно иду к нему и, открыв дверь, замечаю по его лицу, что ему плохо. Я пугаюсь, но, подойдя ближе, слышу:
- Джуд, пожалуйста, не надоедай мне.
Я нервничаю, не зная, что делать. Я гляжу на него, сажусь прямо перед ним и складываю на груди руки:
- Позвони Марте, - наконец, просит он меня.
Я быстро делаю то, о чем он просит.
Я дрожу.
Я напугана.
Эрик, мой сильный, крепкий Айсмен, страдает. Я вижу это по его лицу. По судорогам, пробегающим по нему. По покрасневшим глазам. Мне хочется подойти к нему. Хочется поцеловать его. Приласкать его. Хочется сказать, чтобы он не беспокоился. Но Эрику ничего из этого не нужно. Эрик только хочет, чтобы я оставила его в покое. Я уважаю его желание и приступаю ко второй части плана.
Через полчаса приезжает Марта. Она приносит с собой свой чемоданчик. Увидев, в каком я состоянии, она глазами просит меня успокоиться. Я пытаюсь это сделать, пока она под моим внимательным взглядом осторожно осматривает брата. Эрик не самый лучший пациент, и чуть что сразу начинает возмущаться. Он невыносим.
Марта, не обращая внимания на его протесты, садится перед ним.
- Глазной нерв стал хуже. Необходимо снова делать операцию.
Эрик бормочет проклятия. Он отказывается. Он не глядит на меня. Он только чертыхается.
- Я тебя предупреждала, что такое может произойти, - спокойно указывает Марта. – Тебе об этом известно. Нужно начать лечение, чтобы приготовить тебя к микрохирургическому вмешательству.
Услышав это, я разозлилась. Все это время он ничегошеньки мне не говорил. Но я не хочу ссориться. Сейчас не время. На него и так много навалилось. Но, решив до конца выяснить, что они имеют в виду, я спрашиваю:
- В чем заключается лечение?
Марта объясняет. Эрик не смотрит на меня, и когда она заканчивает, я решительно заявляю:
- Очень хорошо, Эрик. Скажешь, когда мы начинаем.
Глава 23
Как я и предполагала, во время лечения Эрик стал еще невыносимее. Настоящий тиран. Ему не нравилось ничего из того, что ему приходилось терпеть, и он целыми днями только и делал, что возмущался. Но так как я хорошо его знаю, то я не обращала на это никакого внимания, хотя иногда меня охватывало безудержное желание засунуть его голову в бассейн и не вынимать.
За эти дни Марта переговорила с несколькими специалистами и постоянно держала меня в курсе дел. Понятно, что она хочет для своего брата самого лучшего. Эрик плохо переносит капли, которые должен принимать. От них у него болит голова, крутит желудок, и он плохо видит. Он подавлен.
- Опять? – негодует он.
- Да, любимый. Нужно снова закапать, - настаиваю я.
Он чертыхается и выражается другими неприличными словами, но, когда видит, что я не даже не шевелюсь, садится и, вздохнув, позволяет мне делать свое дело.
Его глаза покраснели. И даже слишком. Их ярко-голубой цвет потух. Я боюсь. Но не позволяю, чтобы он видел мой страх. Я не хочу, чтобы это тяготило его еще сильнее. Он тоже напуган. Я это знаю. Он ничего не говорит, но я вижу, что под его яростью скрывается страх, который он испытывает перед своей болезнью.
Уже ночь, и мы лежим, окутанные тьмой нашей комнаты. Я не могу спать. Он тоже. И тут, удивив меня, он спрашивает:
- Джуд, моя болезнь прогрессирует. Что ты собираешься делать?
Я знаю, что он имеет в виду. Я выхожу из себя. Мне хочется хорошенько врезать ему, чтобы он не выдумывал всякие глупости. Но, повернувшись к нему в темноте, я отвечаю:
- В данный момент поцеловать тебя.
Я целую его, и, когда кладу голову обратно на подушку, добавляю:
- И конечно, продолжать любить тебя так, как люблю тебя сейчас, дорогой.
Какое-то время мы оба молчим, а потом он продолжает настаивать:
- Если я ослепну, я уже не буду тебе хорошим спутником.
Я все покрываюсь гусиной кожей. Я не хочу об этом думать. Нет, пожалуйста. Но он продолжает свой натиск:
- Я стану помехой для тебя, стану тем, кто будет ограничивать твою жизнь и…
- Хватит! – требую я.
- Нам надо поговорить, Джуд. Несмотря на то, что нам обоим больно, нам надо поговорить.
Я прихожу в отчаяние. Мне не о чем с ним говорить. Мне не важно, что с ним будет. Я люблю его и собираюсь любить и дальше. Возможно, он этого не понимает? Но, наконец, я сажусь на кровать и шепчу:
- Мне больно слышать от тебя такие вещи. И знаешь почему? Потому что этим ты заставляешь меня думать, что, если вдруг со мной что-то произойдет, я должна буду покинуть тебя.
- Нет, любимая, - шепчет он, прижимая меня к себе.
- Да, да, дорогой! – настаиваю я. – Ты думаешь, я чем-то отличаюсь от тебя? Нет. Если я должна задумываться о том, чтобы бросить тебя, значит, и ты перед лицом болезни собираешься оставить меня.