Я звоню отцу и договариваюсь, что вернусь тридцать первого декабря, чтобы
успеть домой на новогодний ужин. Отец выказывает согласие, но уточняет, что если я, в
конце концов, решу остаться на Новый год в Германии, то он меня поймет. Тем же
вечером, мы садимся в Хересе в частный самолет, принадлежащий Эрику, и вылетаем в
направлении международного аэропорта Мюнхена «Франц-Йозеф Штраус».
Глава 8
Накануне нашего приезда в Германии выпало много снега, холод на улице
пробирает до костей. По прилету нас ожидает темный автомобиль. Эрик здоровается с
шофером, и, представив нас с Норбертом – а именно так его зовут – друг другу, мы
садимся в машину.
Пока Эрик разговаривает со своей матерью по телефону и обещает приехать к ней
завтра, я рассматриваю пустые заснеженные улицы. Никто не играет в снежки и не гуляет,
держась за руки. Когда через полчаса, автомобиль останавливается перед высокими
коваными воротами стального цвета, я интуиция подсказывает мне, что мы уже приехали.
Ворота открываются, и я замечаю рядом с ними маленький домик. Эрик поясняет, что это
жилище супружеской пары, которая работает у него в доме. Машина едет через красивый
замерзший сад. Я потрясенно хлопаю глазами, увидев перед собой огромный прекрасный
дом. Мы подъезжаем к дому и останавливаемся, Эрик помогает мне выйти и, заметив,
какими глазами я смотрю вокруг, говорит:
- Добро пожаловать в мой дом!
От звука его голоса, выражения его лица, его взгляда у меня мурашки бегут по
коже. Он решительно и крепко берет меня за руку и тянет за собой. Я следую за ним, и,
когда женщина лет пятидесяти быстро открывает нам дверь, Эрик приветствует ее и
представляет мне:
- Джудит, это Симона. Она вместе со своим мужем следит за домом.
Женщина улыбается, я улыбаюсь ей в ответ. Мы заходим в огромный холл, нас
догоняет мужчина, который забрал нас в аэропорту.
- Норберт – ее муж, - указывает Эрик.
Я тотчас же крепко целую их в обе щеки, выбивая их из колеи, и говорю на
отличном немецком:
- Приятно познакомиться.
Ошеломленные моей пылкостью супруги обмениваются взглядами.
- Нам тоже, сеньорита.
Эрик улыбается.
- Симона, Норберт, идите отдыхать. Уже поздно.
- Только сначала отнесем багаж в вашу комнату, сеньор, – отвечает Норберт.
Как только они уходят с нашими вещами, Эрик бросает на меня веселый взгляд и
тихо говорит:
- Мы в Германии не такие любители целоваться, и это их удивило.
- Правда? Я сожалею.
С невинной улыбочкой он пристально смотрит на меня своими голубыми глазами и
шепчет, нежно обхватив руками мое лицо:
- Ничего страшного, Джуд. Уверен, что ты им понравишься так же, как и мне.
Я согласно киваю головой и делаю шаг назад, чтобы быть подальше от него, иначе
я за свои действия не ручаюсь.
В поисках выхода, я оглядываюсь вокруг, и, заметив лестницу, по которой
поднялась супружеская пара, шепчу, когда Эрик берет меня за руку:
- Впечатляюще.
- Тебе нравиться? – заметно нервничая, спрашивает он.
- Боже, Эрик! Как это может не нравиться? Это… Это просто потрясающе. Твой
дом… он огромный, прекрасный.
- Пойдем, я покажу тебе его, - говорит он, не выпуская моей руки. – Мы только
вдвоем. Кроме Симоны и Норберта здесь больше никого нет, но они уже ушли. Флин дома
у моей матери. Завтра мы его заберем.
Мне нравится прикосновение его руки, ощущение его счастья понемногу разбивает
броню в моем сердце. Мы входим в чудесную гостиную, где огромный, величественный
горящий камин приглашает согреться перед ним, сидя в кресле с чашкой горячего
шоколада. Я подмечаю все детали. Интерьер комнаты сдержанный, темного цвета. Это
очень мужской дом. Ни одной фотографии, ни одной детали, указывающей на
присутствие женщины. Ничего.
Ведя меня за руку, Эрик показывает мне все помещения на первом этаже: две
прекрасные ванные комнаты, невероятную дизайнерскую кухню, прачечную. Я следую за
ним и удивляюсь всему, что вижу. Мы проходим по коридору, он открывает дверь, и мы
заходим в огромный, сверкающий чистотой гараж.
Боже! Это просто мечта моего отца!
Там стоят полноприводный «Мицубиси» темно-синего цвета, светло-серый
«Майбах Экселеро», черный «АУДИ А6» и темно-серый мотоцикл «БМВ 1.100». Я
ошеломленно смотрю на все это, и когда я уже думаю, что удивить меня больше уже