- Мы почти было откупили его у Рыбоконя, - ответил Мешок, - но в последний момент он задрал цену. Он тогда был чистый банкрот, поэтому мы решили пойти на понижение, ну, чтобы не переплачивать, заводишко-то был дохлый, одних долгов на сто шесть миллионов. Сбросили за день все, что у нас по нему было, девятнадцать процентов, - а он, поросенок, через владивостокскую брокерскую фирмешку, когда цена уперлась в землю, наш пакет и сцапал. Мы с утра туда-сюда, но разница во времени десять часов, он успел зарегистрировать сделку в депозитарии.
- Как же тебя после такого оставили на работе? - удивился Халилыч.
- Сам не знаю, - усмехнулся Мешок. - Наверное, только потому, что мы все же ничего не потеряли. Тогда доллар пер вверх, я сначала конвертнул рубли в доллары, потом доллары в иены, а иены опять в рубли. Вышло по нулям. Да и на хрен он нам, этот судоремонтный завод, когда Обь-матушка с октября по апрель подо льдом?
- Ладно, - сказал Халилыч, - не будем о плохом. Но ты хоть узнал, где он взял деньги, чтобы купить наши девятнадцать процентов, если был почти банкрот?
- А хрен его знает! - растянувшийся разговор о недавнем проколе не доставлял Мешку ни малейшего удовольствия, но, как профессионал, он был вынужден вместе с остальными топтать землю на поле проигранного сражения. - Я тогда больше думал, как прикрыть собственную задницу, - честно признался Мешок. - Русское чудо!
- Хорошо, - вздохнул Мехмед, - зачем ему судоремонтный завод? Он что, решил сделаться вторым Онасисом?
- Понятия не имею, - с неподдельным недоумением посмотрел на него Мешок. А что, "речной сибирский Онасис" - это звучит красиво.
Мехмед подумал, что хоть Мешок и сидит в конторе по двадцать часов в сутки, не быть ему ни вторым Онасисом, ни вторым Джерри Ли Коганом. Ему бы остаться Алексом Мешком, не катапультироваться обратно в Сашу Мешковича. По тому, как едва заметно повел бровью Халилыч, Мехмед понял, что тот думает точно так же.
- Я тут тоже кое-что обнаружил. - Халилыч извлек из внутреннего кармана плоскую, с откидывающейся крышкой пластмассовую коробку - электронную записную книжку-мини-компьютер, важно водрузил на нос очки, начал тыкать толстыми пальцами в пищащие клавиши. - Господин Рыбоконь в то время действительно был стопроцентным банкротом. Его уже выгоняли из дома, где располагался "Сет-банк". Но каким-то образом он не только оставил за собой банк и судоремонтный завод, но вообще все, что он хапнул за ваучеры и что должен был по всем признакам отдать другим ребятам не просто по дешевке, а даром.
- Халилыч, это, конечно, ценная информация, - начал терять терпение Мехмед, - но пока что мы занимаемся тем, что бессмысленно множим вопросы. Ты хочешь сказать, что ничтожнейший Берендеев каким-то образом вывел на большие бабки такую тертую сволочь, как Рыбоконь?
- Я не очень хорошо ориентируюсь в российском бизнесе, - Халилыч продолжал нажимать кнопки на своем мини-компьютере, но тот только пищал, как мышь, заметившая тень коршуна, - потому что...
- Потому что российского бизнеса как такового не существует, - подхватил Мешок.
- Настоящий бизнес, как известно, начинается с десяти миллионов долларов. В России на виду ни у кого таких денег нет! А если и есть, они спрятаны в западных банках. Малый же бизнес, едва он зашевелился, был вмертвую раздавлен бандитами, загнан исключительно в торговлю. Таким образом, в России мы имеем дело с двухполюсной моделью не развития экономики, нет, а пока что передела власти, собственности и имущества между госаппаратом и криминальным миром, что, в сущности, здесь сейчас одно и то же.
- Берендеев - чиновник или бандит? - спросил Мехмед. И сам же ответил: Он писатель, Саша, поэтому я не понимаю, зачем ты все это нам говоришь... Это же прописные истины. Мы здесь имеем дело с чем-то другим.
- Да, бандиты его не знают, - тихо подтвердил Халилыч. - Но ведь могут и узнать. Бандиты в России не любят, когда кто-то таскает большие деньги мимо их носа.
- Откуда у него деньги? - не выдержал Мехмед. - Я понимаю, что из воздуха, но вы можете мне точно сказать - из какого?
- Значит, большие деньги в России все же делаются, - глубокомысленно заметил Халилыч, - а если делаются, - перевел взгляд на Мешка, - значит, российский бизнес как таковой все же существует.
- Русское чудо, - повторил Мешок. - Но это не бизнес.
- Что же это? - Мехмед посмотрел на часы. Без двух минут три. Они сидели уже больше двух часов, но ни о чем не договорились, не приняли никакого решения.
- Попробую объяснить, - с неприязнью посмотрел на него Мешок. - Ты помнишь, когда в начале девяностых тут все зашевелилось, Джерри Ли Коган велел подобрать ему ребят, которые знают, что это за страна и как в ней вести дела?
- Помню, - кивнул Мехмед, - он тогда специально приехал в Израиль.
- А где еще можно было найти таких ребят, кроме как на зоне и в Израиле? усмехнулся Мешок. - Естественно, помимо Батуми?
- Я тогда жил в Штатах, - пожал плечами Мешок.
- Джерри отобрал человек двадцать, - продолжил Мешок, - и мы с тобой оказались в их числе.
- Он раскидал нас тогда по разным углам Союза, чтобы мы посмотрели, что там и как, и представили ему свои соображения, - продолжил упоенный полетом (куда?) Мешок. - Потом он собрал нас в Лос-Анджелесе. Ты помнишь, о чем мы там говорили?
- В июле девяносто первого, - сказал Мехмед, - вы все утверждали, что Горбачев - великий человек, что он будет править вечно, что если кого и поддерживать, то только его. Он все сделает как надо. Ты еще, - рассмеялся Мехмед, - сказал, что ему надо поставить памятник из золота.
- Из золота? - не поверил Халилыч. - В полный рост?
- Представь себе. - Мехмеду доставляло неизъяснимое удовольствие топтать мнящего себя крупным политологом и философом Мешка. - Но Джерри им ответил, что Горбачев слишком слаб и мягок для такой страны, как Россия, что в России неизменно будет брать верх самая грубая, примитивная, дикая и в то же время абсолютно непригодная для решения ее коренных проблем сила. Джерри сказал, что это проклятие с России еще не снято. Он уже тогда как будто знал про ГКЧП и велел перевести все стрелки на Ельцина. Помнишь, как вы тогда все зафыркали, Саша?
- А ты не зафыркал? - огрызнулся Мешок.
- И я зафыркал, - был вынужден признаться Мехмед, - но я хоть не призывал ставить Горбачеву памятник из золота.
- Зачем памятник - из золота? - почему-то этот вопрос не давал Халилычу покоя. - Где вы собирались его поставить? В Москве? Неужели памятник... понизил голос, - в виде гриба?
- Я где-то читал про парня, утверждавшего, что Ленин - гриб, - раз и навсегда вознамерился покончить с идиотской темой Мехмед. - Так вот, Халилыч, стоило только ему сказать об этом по телевизору, как он тут же... помер. Причем от болезни, которую вызывают микробы, похожие по своей структуре на грибные споры. Мозг у этого парня сгнил и ссохся, как... гриб. Давай не будем о грибах всуе.
- Но ведь Горбачев пока жив! - возразил Халилыч.
Мехмед понял, что тема грибов интересует Халилыча сильнее темы смерти. "Ну да, - подумал Мехмед, - о смерти он кое-что знает".
- Горбачев жив, - вздохнул он, - но до этого есть дело только ему и его семье.
Честно говоря, Мехмед и сейчас до конца не понимал, зачем этот человек, имевший власть, которая не снилась ни египетским фараонам, ни американским президентам, затеял так называемую перестройку, в результате которой лишился, в сущности, всего, приобрел же (в сравнении с тем, чего лишился и что мог приобрести) смехотворно мало. "Возможно, - размышлял Мехмед, - он сделал это для того, чтобы я, Халилыч, Мешок (Джерри Ли Коган не в счет) смогли стать богатыми?" Но и в этом случае он не мог заставить себя относиться к Горбачеву с уважением. Мехмед мысленно сравнивал его с отцом семейства, который вдруг выгнал семью на улицу, продал за бесценок дом и имущество и встал на перекрестке, раздавая случайным (но в основном не случайным) прохожим сотенные (штабеля сотенных). Такого отца семейства следовало вязать, лишать права распоряжаться имуществом, везти в больницу, но никак не ставить ему в Москве памятник из золота... в полный, как предположил Халилыч, рост.