Как раз начиналась избирательная кампания, и все были уверены, что бывший руководитель собирается баллотироваться в президенты Нахичевани. "Где вы были раньше? Почему забыли про нас?" -- истерически кричали, целуя ему руки, местные жители.
Они пробыли в Нахичевани несколько дней, и с каждым днем бывший первый секретарь райкома КПСС становился все значительнее и задумчивее. Кем он был в Иране, где человеческая (в особенности пришлая) жизнь не представлялась слишком уж большой ценностью? Всего лишь богатым иммигрантом с подозрительным прошлым. В любой момент (таких примеров было множество) он мог попасть под народный исламский суд, сгинуть, кануть, пропасть. То есть, в сущности, был никем.
Кем он мог стать в Нахичевани?
Всем.
-- Как сладко дудук поет... -- смахнул он слезу в ресторане, где местные предприниматели и бандиты давали в его честь ужин с причудливо фаршированным (свежей, паюсной, сетчатой, редчайшей золотой и какой-то еще) икрой осетром в просторном серебряном корытце, с полубыком и бесчисленными куропатками на вертеле, с шашлыком из так называемого "белого мяса" (бараньих яиц), со старыми (из круглых глиняных сосудов) винами, с музыкой и танцами местных гурий в тюрбанах и платьях золотого шитья. -- Если уеду, -- продолжил бывший первый секретарь, отпив из хрустальной пиалы темного, как ночь, и сладкого, как грех, вина, -- в лучшем случае мне светят аккумуляторы, за которые, может статься, армяне оторвут... -- откусил "белого мяса", -- мне яйца. если останусь... мне светит... Нахичевань со всеми потрохами. Разве живой солнечный свет не предпочтительнее искусственного, аккумуляторного? -- Мехмед догадался, что он проговаривает грядущий тост. -- Солнце -- вот истинное золото моей родной Нахичевани!
Он знал, что говорил.
По ночам из-за дороговизны электроэнергии и армянской блокады Нахичевань погружалась во тьму. Около бывшего первого секретаря райкома крутился какой-то полутурок-полуфранцуз из фирмы, изготовляющей зеркальные солнечные батареи. Одна такая электростанция уже действовала в горах. Ее зеркала напоминали Мехмеду крылья стрекозы. По замыслу фирмача, вся Нахичевань должна была превратиться в огромный, аккумулирующий энергию солнечный зайчик, летящую к независимости и богатству зеркальную стрекозу.
-- Ты же иранский гражданин, -- усмехнулся Мехмед.
-- Какое это имеет значение, -- махнул рукой бывший секретарь райкома и добавил после паузы: -- Тебе меня не понять. Ты не знаешь, что такое любовь народа...
-- Любовь народа важнее денег? -- спросил Мехмед.
-- Любовь народа выше денег, -- уточнил бывший первый секретарь, -- а деньги растворены в любви народа, как серебро в растворе, золото в солнце. Просто для извлечения серебра из раствора, золота из солнца, для превращения их в слитки потребна особенная технология.
-- Дай знать, если будешь выставляться в президенты, -- сказал Мехмед, восхитившись, насколько точно тот сформулировал суть дела, -- я поддержу тебя... материально. Уложишься в миллион?
-- Не бери в голову, дорогой, наша дружба выше денег! -- рассмеялся приятель.
Мехмед понял, что все финансовые вопросы тот уже решил.
Но, видно, не судьба была бывшему первому секретарю райкома стать президентом Нахичевани, превратить ее в солнечно-зеркальную, летящую к независимости стрекозу. В разгар (опережающе) триумфальной избирательной кампании он погиб в результате несчастного случая на охоте. Летевшая в сердце вепря литая пуля-турбина, срикошетив об опору бездействующей по причине армянской блокады ЛЭП, вернулась в сердце кандидата в президенты.
Так сообщили газеты.
Хотя в действительности, конечно же, было не так.
Но это было настолько всем очевидно, что даже не обсуждалось.
Нахичевань погрузилась в траур.
Узнав о несчастье, Мехмед подумал, что любовь народа, конечно, как и истинная дружба, выше денег, но ниже смерти, которую всегда следует иметь в виду, когда вычерчиваешь маршрут к деньгам сквозь любовь народа. Воистину тут была потребна особенная технология, управлять которой могли лишь отдельные виртуозы. В ее основе лежало умение четко контролировать эйфорию от ощущения народной любви (то есть предчувствие большой власти), головокружение от грядущих больших денег. Излишки следовало заземлять посредством чувства самосохранения (страха потерять жизнь). Несостоявшийся президент Нахичевани нарушил технику безопасности.
Мехмед подумал, что внезапная любовь народа к бывшему первому секретарю райкома КПСС зиждилась на фантомной памяти о том, что советская империя давала жить (и неплохо!) "малым сим". Но ведь при этом других "малых", к примеру турок-лахетинцев, она беспощадно истребляла.
Где логика?
Она была, логика, и Мехмед, что называется, чувствовал ее кожей. Кожей, которую с него не содрали, но вполне могли содрать.
Эту логику, как открылось Мехмеду, не дано было постичь на "первой половине" жизни, когда глаза застят женские задницы и большие деньги. Только на второй, когда сквозь женские задницы и банковские счета перед глазами, как переводная картинка, проступает грядущее небытие, смерть.
Логика была универсальна, то есть применима ко всему на свете. Сам Мехмед являлся приверженцем этой логики, частенько жертвуя реальными малыми деньгами во имя предполагаемых больших денег, вполне живыми, но находящимися не в том месте и не в то время предприятиями во имя сохранения (создания) предприятий больших, где ковалось (или предполагалось, что будет коваться) благосостояние консорциума.
Большие (порой скверного качества) числа побеждали числа малые (порой превосходного качества). Вот что это была за логика.
Конечная правота больших чисел.
До поры.
Поры, когда малые числа побеждают большие. Но это уже революция. Всякая же, в том числе цифровая, революция, как известно, является (видимой) финальной стадией (невидимой) титанической подготовительной (ее можно сравнить с работой мышей внутри сырной головы) деятельности, в результате которой большие числа, внешне оставаясь большими, лишаются своего внутреннего содержания, то есть превращаются в колоссов на глиняные ногах. Их не спасает накопленная ранее, в том числе и ядерная, оружейная мощь. Мощь превращается в ничто, когда ее оставляет дух. Таким образом, Мехмед вполне допускал, что истинная мощь -- это дух, а дух -- это, как известно, Бог. Большие числа переставали быть таковыми, когда их оставлял Бог.
Но всегда ли Бог по собственной воле выходил (как из надоевшего собрания) из больших чисел?
Мехмеду были известны конкретные люди, отменно владевшие технологиями дезинтеграции больших чисел. Получалось, что эти люди сильнее Бога?
В самом деле, зачем было Богу так внезапно и резко разрушать Советский Союз, делать столь многих "малых сих" несчастными и нищими? Почему нельзя было задействовать более щадящий вариант?
Что-то тут было не так.
Мехмед кожей (которую с него не содрали, но вполне могли содрать) чувствовал, что бродит вокруг (вблизи) некой простой и ясной мысли, которая, как компьютерный пароль, может открыть ему доступ к системе (программе), управляющей действительностью. Чтобы Мехмед утвердил внутри нее свой персональный файл. То есть превратился из того, кем управляют, в того, кто управляет.
Он почти хватал ее за хвост, но она (мысль-пароль), как полуночная птица Рум из древней арабской сказки, улетала к своим птенцам-звездам, оставляя Мехмеда безутешным, как только может быть безутешен человек, державший истину за хвост, да не удержавший, почти было хапнувший миллион (рублей, долларов, марок, рупий и т. д.), да в последний момент упустивший.
В революции необязательно участвовать, но прозевать готовящуюся революцию -- преступно. Революционные процессы (в разных стадиях) как болезни подтачивали практически все имеющиеся на сегодняшний день (в том числе и самые сильные) группы больших чисел. Процесс сохранения и приумножения денег впрямую зависел от замедления и ускорения революционных процессов. Наибольший куш срывал тот, кто угадывал (чем раньше, тем лучше) день и час цифровой революции. Будущее, таким образом, является товаром, высокопроцентным депозитом, в который умные люди охотно и с колоссальной для себя выгодой вкладывают отнюдь не последние средства. Глупые же (подавляющее большинство) не вкладывают, а потому теряют все.