И какъ-бы овладѣвъ собой, она начала разсказывать. Но затѣмъ волненіе опять осилило ее, голосъ сталъ прерываться, она нѣсколько разъ пріостанавливалась, принималась плакать. Мошковъ, слушая ее, все болѣе находился во власти чувства жалости, вторгавшагося ему въ душу.
Исторія, которую она разсказала, была самая обыкновенная. Отецъ ея умеръ, когда она была еще ребенкомъ. Мать, оставшаяся съ небольшими средствами, сумѣла дать ей приличное воспитаніе, но года три назадъ умерла, и она перешла жить къ теткѣ, женщинѣ очень небогатой, эгоистичной и взбалмошной. Эта тетка съ самаго начала тяготилась ею, попрекала каждымъ кускомъ, такъ что жизнь ея обратилась въ настоящую каторгу. Она все это терпѣла, покорялась, но въ послѣднее время тетка стала принуждать ее выйти замужъ за ея бывшаго любовника, который ей противенъ до отвращенія. На эту жертву она никогда не согласится. Она бросилась искать себѣ мѣста, занятій; послѣ долгихъ поисковъ ей почти удалось наконецъ – въ правленіи одной желѣзной дороги ей обѣщали послѣ новаго года вакансію. Мѣсто хорошее, 50 рублей жалованья. Но тетка, узнавъ объ этомъ, пристала къ ней пуще прежняго, и грозитъ вышвырнуть ее на улицу, если она сейчасъ-же не дастъ своего согласія на бракъ. Завтра послѣдній срокъ, завтра ее вытолкаютъ за дверь. И вотъ, она должна рѣшиться. Чтобы спасти себя, ей нужны деньги. Не очень много, но грошевыя подачки ей не помогутъ. Надо обезпечить себя на мѣсяцъ, на полтора, до перваго полученія жалованья. Рублей пятьдесятъ, или семьдесятъ пять – меньшей суммой перебиться невозможно.
– Теперь вы знаете мое положеніе, – продолжала Полина Дмитревна, слегка краснѣя отъ волненія; – скажите, что мнѣ оставалось дѣлать? Я понимаю, что придти къ чужому человѣку и расчитывать на подобную помощь – нелѣпо, глупо. Мнѣ не обязаны вѣрить, меня скорѣе всего могутъ принять за авантюристку, за одну изъ тѣхъ просительницъ, которыя передъ праздниками шляются по квартирамъ богатыхъ людей, разсказывая всѣмъ одну и ту-же плохо придуманную сказку. Я даже скорѣе всего именно этого и ожидаю. Но по квартирамъ я ходить не буду. Я пришла къ вамъ, потому что знаю васъ по слухамъ, и потому что больше никого не знаю. Если вы меня прогоните, я не удивлюсь. Я буду знать, что мнѣ больше ничего не остается. Я выйду замужъ, а тамъ… будь что будетъ.
Голосъ ея оборвался, красивые сѣрые глаза застыли, точно въ ней внезапно остановилась жизнь.
Мошкову даже жутко стало.
– Ради Бога успокойтесь, дѣло идетъ вовсе не о такой значительной суммѣ, чтобы нельзя было найти ея – проговорилъ онъ, поспѣшно подходя къ письменному столу и выдвигая ящикъ. – Пятьдесятъ, вы говорите? Вотъ, пожалуйста возьмите, это васъ устроитъ на первое время.
Полина Дмитревна встала и подошла, почти шатаясь.
– О, какое счастье! Я спасена! Я безконечно, безконечно благодарна вамъ… Скажу вамъ правду, у меня было предчувствіе, что вы спасете меня.
Ея голосъ звенѣлъ теперь, на лицѣ играли краски. Она даже похорошѣла въ одну минуту. Мошковъ испытывалъ чувство радостнаго нравственнаго удовлетворенія, и ему совсѣмъ не жаль было своихъ пятидесяти рублей, такъ неожиданно истраченныхъ.
– Но теперь вы разрѣшите мнѣ узнать, съ кѣмъ я имѣлъ удовольствіе познакомиться? – спросилъ онъ.
– Если вы желаете, я вамъ скажу. Моя фамилія – Михайлова, отвѣтила посѣтительница. – Когда я переѣду отъ тетки, я сообщу вамъ свой адресъ, чтобъ вы могли убѣдиться, что я – не обманщица.
Тайный совѣтникъ поблагодарилъ, и проводилъ гостью до передней.
Передъ вечеромъ того-же дня, Полина Дмитревна подъѣхала на извощикѣ къ воротамъ большаго дома, прошла черезъ асфальтовый дворъ, поднялась по весьма опрятной лѣстницѣ въ третій этажъ, и позвонила. Въ прилично убранной гостиной, куда она вошла, пожилая дама раскладывала за круглымъ столомъ пасьянсъ, а пожилой мужчина прохаживался изъ угла въ уголъ, съ папироской въ зубахъ.
– Наконецъ-то! Ну, какъ? – оба въ одинъ голосъ спросили вошедшую.
Дѣвушка молча вытащила изъ кармана жакетки нѣсколько мелко сложенныхъ бумажекъ. Дама, старательно расправляя складки, сложила ихъ одну на другую.
– Сто двадцать! – сказала она, и поглядѣла на мужа. Тотъ выразилъ на лицѣ что-то одобрительное, и нѣжно посмотрѣлъ на дѣвушку.
– Уфъ, но до чего-же я измучилась! – произнесла та, опускаясь въ кресло. – Ты, мама, представить себѣ, не можешь, какъ это измучиваетъ. Вѣдь ни одна актриса такъ не разстраиваетъ себѣ нервы, какъ я!
– За то ты у насъ сокровище, Шура! Ты кладъ нашъ! – произнесла мамаша, и потянувшись, поцѣловала ее въ голову.
– Маскотта! хи! – усмѣхнулся отецъ.