– Да брось ты заливать, Петрович! – Смеясь, перебил его Виктор.
– Чудак–человек! – Удивлённо воскликнул старик. – Неужели не веришь? А Булгакова читал? «Собачье сердце?» На весь мир известный писатель, про между прочим. И что же? Есть сомневающиеся? Что-то не слышал.
– Так там же совсем другое. Там же всё в иносказательном смысле. – Пытался поспорить Виктор.
– Не знаю, в каком таком иносказательном смысле, а вот было такое, и человек прославился на весь мир. Да если бы я мог так красиво написать, то и я бы знаменитым стал.
– Ну, не знаю. – Примирительно сказал Виктор, видя, как осерчал старик.
– А не знаешь, так и не перебивай, а слушай дальше. Ну, так вот. Интересная история получается. Больше двух лет вместе живём, а я только узнаю, что у меня собака разговаривать умеет. От такой новости не только голова кругом пойдёт, обалдеть можно. Сгонял я с утра в магазин. Водки бутылку купил. Принёс домой и думаю, кого бы позвать поделиться новостью. Понимаю, что без бутылки тут никак не обойтись. Держать такое в себе никаких сил не было. Это же надо? Говорящая собака! Да, скажи я кому, никогда бы не поверили. Думал я, думал, и решил кого-нибудь из близнецов позвать. Лучше Мишку. Он посерьёзней как-то. Ему, думаю, и откроюсь. Сбегал я к нему. Выходной как раз был. Зову к себе. Приходит он, а у меня уже и стол накрыт.
– Что за праздник? – Спрашивает.
– Почему же обязательно праздник? Неужто старые друзья в выходной день не могут просто так посидеть, хлопнуть по рюмашке, о жизни поговорить?
– Ну, почему же не могут? Могут, конечно. – Согласился Мишка.
– Ну, если могут, то садись за стол, примем по маленькой.
Выпили мы по одной, закусили. Выпили по второй. Ещё закусили, и тут Мишка и говорит:
– Скучно живём что-то.
– А чего вдруг скучно? – Спрашиваю я.
– В суете, как в паутине. Нет в нашей жизни ничего необычного, и от этого грусть на сердце. – Поясняет он.
– Ну, как же это нет ничего необычного? Есть необычное, только мы его не замечаем.
– И что же, например? – Спрашивает он.
– Шурик, например. – Отвечаю я.
– Что Шурик? – Опять спрашивает он.
– Шурик разговаривать умеет. – Говорю.
– Что умеет?
– Разговаривать.
– Ты который день пьёшь, друг?
– Да вот те крест, умеет.
– Шурик? Умеет разговаривать? – Эта новость его почему-то так развеселила, что он начал безудержно смеяться. Тут в комнату заходит Шурик. Остановился и внимательно так смотрит на Мишку. А тот, захлёбываясь от смеха, тыкает пальцем в сторону Шурика, и сквозь смех, не унимается:
– Этот? Разговаривать? – И новые приступы хохота сотрясают его. Шурик, видя такое беспардонство и неуважение по отношению к себе, подходит к Мишке, обнюхивает его брючину, поднимает заднюю ногу и мощная струя ударяет в Мишкины брюки. Тот, не поняв поначалу, в чём дело, продолжает смеяться, но, постепенно смысл происходящего доходит до его сознания и улыбка постепенно стекает с его губ. Его лицо принимает сначала несколько недоуменное выражение, а затем начинает густо краснеть, наливаясь яростью:
– Меня? Это что же такое на свете твориться граждане? Чтобы честного человека посреди бела дня? Какая-то безродная тварь? Чтобы она гадила на его почти новые брюки? – начал разоряться Мишка. – Да где ж это видано, а?
Не успел он закончить последнюю фразу, как Шурик поднялся на задние лапы, а передними упёрся Мишке в грудь. Мишка опешил, заткнулся и испугано уставился на Шурика.
– А ты говоришь ничего необычного. – Вдруг вставляю я, не зная, как реагировать на ситуацию.
– Ты, Витя, ни разу не видел, как собаки плюются? – Прервав рассказ, спросил Петрович.
– Откуда? – Спросил Виктор.
– Нет? Почище твоего верблюда. Так вот, постоял Шурик таким образом какое-то время, да как плюнет Мишке в рожу. Тот и вовсе замер. Слюна по лицу, да по рубашке стекает. Липкая. Вонючая. Собаки-то зубы не чистят. Теперь пришла моя пора смеяться. И почему-то именно это показалось Мишке самым обидным. Встаёт он, слюну собачью с лица утирает и, чуть не плача, укоряет меня:
– Ах, ты так! Ты, значит, так! Вот ты какой оказывается! – Повторяет он и уходит. Мы с ним потом почти год не разговаривали, но тайну того, что произошло, сохранили.
Когда Мишка ушёл, я спрашиваю Шурика:
– Ты что же, слова не мог сказать?
– А зачем?
– Как это зачем? А хвастуном меня выставлять, это как, по-твоему?
– А ты меня спрашивал, когда Мишку приглашал? Тебе-то что? Ты похвастался, а мне как потом жить? Проходу ведь не дадут. Да и тебе тоже.