Палец начал нежно двигаться вверх и вниз, соскальзывая ко входу, а затем поднимаясь назад, туда где вспыхивали и усиливались ощущения.
— Горячая и влажная. Kamasalila. Ты истекаешь для меня, Морриган. Я могу ощутить это даже сквозь шелк.
От поднимающейся электрической волны Элейн закрыла глаза.
«Больше ничего не говори, — неистово молила она про себя, — не разрушай фантазию».
Ее фантазии никогда не разговаривали, не таким образом; действие — вот все, что она желала….
Палец кружил и кружил, обводя ее входные врата.
Элейн вспомнила корпоративную вечеринку, на которой одна из новых сотрудниц младшего звена прилично набралась. Впрочем, как и вице-президент, хотя Элейн не была уверена, чем больше он был опьянен: алкоголем или прелестями молодой женщины. Вдвоем они решили проверить качество бокалов ресторана. Опуская палец в свой практически пустой бокал, она раз за разом обводила смоченным пальцем стеклянный ободок. И хрусталь запел.
Так же как сейчас запело тело Элейн. Она ощутила себя раскрытой, расцветшей.
Лорд отпустил ее грудь. Сминая шелковую рубашку, он большим и указательным пальцем захватил ее набухший сосок.
— О, боже! — низ живота Элейн свело судорогой. Это было как электрический разряд, пронзающий ее от соска до лона и возвращающийся назад. Он перекатывал ее сосок между пальцами, продолжая правой рукой терзать ее разгоряченную плоть, перекатывая и обводя, обводя и перекатывая, слишком сильно, слишком мало.
— Не надо! О Господи! — Она схватила его за руки. — Не делай этого!
В ее ухо ветром ворвался горячий, влажный воздух:
— Не шевелись. Посмотри на рисунок, Moрриган.
Элейн попыталась сосредоточиться на иллюстрации. Каждый нерв ее тела был сконцентрирован на пальцах, деловито работающих внизу. Язык его очерчивал ее ушко, слегка погружаясь внутрь.
— Используя эту позицию, женщина может легко контролировать глубину проникновения мужчины согласно своему желанию. Помимо этого, позиция хороша для женщины, потому что позволяет мужчине прикасаться к ееmadanahatra — клитору.
Палец лорда прекратил кружение вокруг ее плоти, поднялся к вершине губ и легко потер ее так, что Элейн была вынуждена закусить свои другие губы, чтобы заглушить крик молнией пронзившего ее наслаждения.
Палец продолжал погружаться внутрь, обводя ее плоть, успокаивая и приоткрывая.
— Эта женщина очень возбуждена, посмотри на капельки ее любовного сока, что стекают по егоlingam. Мне хочется, чтобы ты представила это, Морриган. Мне хочется, чтобы ты представила себя на мне, я глубоко внутри тебя, здесь. — Его палец слегка скользнул внутрь, гладкость шелка сопровождала шершавость пальца. — И мой палец вот здесь. — Он снова поднялся вверх, туда, где все пульсировало и набухло. Он потер защищенный шелком бугорок сильнее, чем касался до этого.
— Морриган, ты этого хочешь? Ощутить меня внутри себя?
Иллюстрация расплылась, имитируя иллюзию движения. Дева задвигалась над мужчиной, ее черные волосы развевались по спине и плечам в диком безудержном танце. Ее согнутая нога удобно опиралась на колено, позволив другой удерживать вес тела. Пот бусинками выступил над бровями девы, бедра двигались вверх и вниз, сердце колотилось, жар закипал, все горячее и горячее…
— Скажи мне, расскажи мне, чего ты желаешь. Это все, что тебе нужно сделать, Морриган. Только расскажи мне, позволь узнать о твоих желаниях, любимая, дай мне возможность доставить тебе наслаждение, позволь мне…
Ей не хватало воздуха. Близко, она так близко. Совсем скоро ее настигнет волна освобождения.
Вдруг со страницы вместо обведенных черной краской глаз появились обличительные карие глаза Мэтью, яростно сверкавшие из-под очков в роговой оправе. Судья и присяжные в одном лице.
Виновна! Глаза в роговой оправе обвиняли коренастое тело средних лет, которое терпело своего мужа. Виновна! Они обвиняли ту страсть, которую он отвергал. Виновна! Они обвиняли фантазию, которая была никакой не фантазией, а прелюбодеянием, явным и очевидным.
— Не-е-е-ет!
Элейн спрыгнула со стула. Край стола задел низ живота. Схватившись руками за дерево, она вырвалась из сладкого плена этих рук, ладоней, пальцев, этого одурманивающего голоса. Так близко, мой Бог, она была так близка…
Спотыкаясь, она понеслась к двери, едва сознавая, что ее неустойчивость вызвана тем, что короткая левая нога не поспевала за здоровой правой. Элейн скорректировала свои движения, лишь слегка замедлившись в безудержном желании скрыться. Покачивающаяся и переваливающаяся, она походила на убегающего краба.
В темноте вырисовывалась мраморная статуя, ее каменная кожа бледно светилась. Элейн схватилась за деревянные перила, позволив им поддержать себя. Несколько раз она споткнулась, зацепившись за подол ночной рубашки, проклятой рубашки. Она ненавидит ночные рубашки, ненавидит весь этот мир. Но больше всего она ненавидит саму себя, ненавидит ту страсть, что позволила ей забыть все обеты, в которые она когда-либо верила. Она даже позабыла произнесенную ею ранее клятву. Данную другому мужчине. Мужчине, которого никогда не было рядом, когда она так нуждалась в нем.
Почему Мэтью все эти долгие годы оставлял ее неудовлетворенной?
Наконец она очутилась в своей спальне, дарующий безопасность, ключ повернулся в замке. В слабом жаре тлеющих угольков она определилась с местонахождением, передвинула стул кего двери, заблокировав дверную ручку. Только после этого Элейн позволила себе расслабиться. Она тяжело дышала, лишь сейчас почувствовав нехватку кислорода.
В изнеможении она рухнула на кровать. Ее тело дрожало — не от истощения, а от вожделения. Ее бедра были скользкими от влаги, выделенной ее телом, которое рыдало от разочарования. Мускулы живота сжимались и разжимались так же, как налитая кровью плоть между ногами. Груди мучительно болели, сожалея о неслучившихся поцелуях. Ей бы понравилось, если бы он лизал и сосал их так же, как индийский мужчина лизал припухшие нижние губки индийской девы и сосал ее удлиненные соски. Так же, как лорд лизал и сосал ее ухо. Отдавшись воспоминаниям, Элейн закрыла глаза.
Обжигающая волна желания переместилась от мочки уха вниз к ее грудям и затем — к бедрам. Эта волна сменилась жгучим потоком сожаления о том, что она не дошла до конца. Только один раз. Только один раз в своей жизни она смогла бы ощутить, каково это — быть удовлетворенной другим.
Тихий голосок нашептывал ей: «Он — муж Морриган. И, между прочим, ты на какое-то время стала Морриган. Какой же это адюльтер спать с собственным мужем?»
Глаза Элейн широко распахнулись. Она сошла с ума! Черт его возьми, он довел ее до безумия!
Чарльз опустился на корточки. Звук его шумного дыхания заполнил комнату. Он задохнулся, когда представил себе темное пятно спереди ее шелковой рубашки, мокрый след, оставленный от его проникающих ласк. Он почувствовал приступ острого возбуждения, словно был каким-то юнцом.
На этот раз западная медицина оказалась права. И восточное лекарство было именно тем, что доктор прописал. Кто бы мог подумать, что его набожная маленькая женушка такая же страстная, как умудренная опытом любовница?
Он медленно встал на ноги позади стула, скривившись от скрипа костей. Он не становится моложе. Левый уголок его рта приподнялся. Но он может обещать ей много лет таких же долгих, долгих ночей. Ненасытных ночей.
Чарльз посмотрел вниз. На подушке, где она сидела, растекся темный, влажный круг — очевидное свидетельство ее страсти.
Его бриджи готовы были разорваться в клочья. Он сосредоточенно сделал несколько глубоких вздохов, затем сел, приложив все возможные усилия, чтобы ограничить свое все возрастающее желание. Но его намерения разбились вдребезги, когда он почувствовал теплую влажность, оставленную ее телом.
Чтобы отвлечься, он потянулся и передвинул свечу, затем поднял книгу, которую она положила на край стола. Что-то упало на пол. Он наклонился и поднял шпильку, бегло осмотрел ее и снова вернулся к тоненькой книжке.