Дыхание Якова участилось. Глаза странно поблескивали.
Медленно, очень медленно рот мальчишки приоткрылся. Даня, сосредоточившись, будто хирург в разгаре операции, осторожно впихнула ложку в его рот.
Потом зачерпнула суп. И снова отправила ему в рот.
И опять.
И еще.
В коридоре стояла тишина. Сюда не добирался даже шум далекой суеты. Лишь мерно постукивала ложка по краям термоса, когда Даня стряхивала с нее повисшие капли супа.
Через некоторое время Яков расслабился окончательно и вытянул ноги по обе стороны от сидящей на корточках Дани.
– Ну как суп? – Умиротворенность, царящая у нее внутри, удивляла ее. Ощущение, словно все так, как и должно быть.
– Гадость, – глухо отозвался Яков. Мальчишка пялился на нее, не переставая.
– Да, так и передам главным едокам. А то они не в курсе, какую отвратную бяку каждый день суют в рот.
Еще минута была проведена в полном молчании.
«Адское варево» закончилось. Даня положила термос на пол и, не особо церемонясь, провела тыльной стороной ладони по губам Якова, стирая остатки супа. Для этого ей пришлось приподнять волосы, наполовину закрывшие его лицо.
Паршивец был красив. Даже будучи измученным и несчастным.
Кто-то запер принцессу в высокой башне, потому что она была редким сокровищем и не должна была принадлежать никому иному. Мир принцессы был ограничен и мрачен. Он был словно бесконечный сон, от которого невозможно было пробудиться.
Но если однажды кто-то пожелает подняться по отвесной стене? Ради него пробудится ли прекрасная принцесса ото сна? Подойдет ли к единственному стрельчатому оконцу, откроет ли створку, посмотрит ли вниз? Спустит ли свои косоньки и позволит ли подняться в свою башню? Ему… тому единственному…
– Ты раньше носила очки?
Даня вздрогнула и мотнула головой, отгоняя прочь мысли, от которых тянуло каким-то фантазийным бредом.
– Снова ты за свое? – пробурчала она. – Ну, носила. Пару лет назад. Но без линз. Просто оправу. Мне казалось, я в них хорошенькая. – Кислая мина Якова резко уменьшила ее желание что-либо рассказывать о своем прошлом. – Ах да, ты же считаешь, что я страшная, и это уже ничем не исправить. Пардон, что тебе приходится все время наблюдать страшную меня.
Брови Якова дернулись, будто затерявшись в предложенном выборе возможных эмоциональных выражений.
– Я знаю тебя.
«Э?»
Более умная мысль, к сожалению, вовремя не подоспела, поэтому Даня выразила то, что было доступно:
– Э?
– Я знаю тебя.
Даня досадливо цыкнула. Возможно, Яков все же приложился затылком о стену. Или ее суп и правда был редкостной дрянью. Что-то ведь заставляло его нести всякую чушь.
– Ла-а-а-адно. Знаешь, так знаешь. – Даня суетливо глянула на часы на запястье. – Держу пари, Шушу тебя уже обыскалась. Двигаем. Умыться не забудь.
Она вскочила и резво метнулась в обратном направлении. В голове стояла каша. Просто какой-то эмоциональный диссонанс.
Шушу по-прежнему находилась в той же комнате, где ее оставила Даня. И все еще разговаривала по телефону. Но уже явно не со своими детьми.
«Шутишь, что ли? – Шушу, прижимая мобильный к уху, нервно заламывала руки. – Это же дополнительное время! Нет, конечно, это звучит здорово, но я тут формально и ничего не решаю. Мне нужно позвонить Левину. Кстати, зачем ты мне на мобильный звонишь? Ты же где-то здесь шатаешься. Мог бы просто подойти и… Где? Ты в туалете? Чего-чего ты встряхиваешь? Э, зачем мне такие подробности-то! Фу! Руки помой с мылом не меньше десяти раз!.. Угу. Ладно, передам Глебу Валентиновичу».
Шушу, скорчив гримасу, положила телефон на стол. А потом заметила Даню.
– Это главный фотограф. Отвечает за сегодняшний проект, – объяснила она. – Редактор пожелал включить в реализацию еще один концепт и задействовать Якова в еще одной фотосессии. А это нужно согласовывать с Глебом Валентиновичем. А еще пересматривать условия контракта, сдвигать сроки и втискивать лишнее в график – ух, работы и нервотрепки навалом. Хотя тот факт, что журнал хочет продлить сотрудничество с Яковом, радует. Это стопроцентный успех!