— Ты настолько хорошая, что это даже не раздражает, — добавил Кэннон.
— А помните, — фыркнул Кип, — как на биологии Би даже не сказала мистеру Джетти, что Чед Берман заблевал ей сзади всю блузку? Героически сидела, отвечала что-то про осмос и лишь потом попросилась из класса.
— А та поездка всем классом в Вашингтон, когда мистеру Миллеру пришлось уехать домой к беременной жене и миссис Гилд не стала звать другого учителя, а просто попросила Би?
Они залились смехом.
— Нашли о чем говорить, — отмахнулась я.
Все это время Уитли многозначительно молчала, самодовольно разглядывая пол, словно ей очень хотелось возразить, словно ее разбирал смех.
«Ну когда же? Когда? — так и подмывало спросить меня. — Когда разговор зайдет о Джиме?»
О нашем отсутствующем лидере. О шестом члене компании. О том, кого убили.
Неужели им не хотелось поговорить о нем? Ведь это был Джим. Джим, чья мрачная тень легла на наши жизни; Джим, который и после смерти не перестал владеть умами окружающих. Поэт Джим. Принц Джим.
Конечно, они думали о нем. Разве можно было не думать о нем?
Казалось, он стал чем-то вроде запертого дома в заброшенном поместье, к которому все боятся приблизиться и тем более заглянуть в его мутные окна.
Вскоре я отключилась, а когда проснулась и оторвала голову от диванной подушки, Уитли с Кэнноном спали под одним одеялом перед камином. Кип храпел на кушетке. Не спала только Марта. Похоже, она уже протрезвела и теперь сидела с книгой в кресле, на другом конце комнаты, подперев подбородок ладонью.
— Привет, — просипела я. — Сколько времени?
— Четыре пятнадцать.
За окнами по-прежнему было темно и лил дождь.
— Не могу уснуть, — со слабой улыбкой произнесла Марта. — Старик не выходит у меня из головы. Кажется, что он еще здесь.
Я вздрогнула и покосилась в сторону окна.
Уитли включила полную иллюминацию. Я увидела огромный рухнувший сук, сад с бассейном, вымощенную булыжником дорожку к причалу.
— Да ладно тебе, — прошептала я.
Мы поболтали, но паузы между репликами с каждым разом становились все длиннее и длиннее, как расстояние между последними крохотными островками архипелага, за которыми простирается открытое море.
Мы с Мартой никогда не были особенно близки, хотя все должно было быть как раз наоборот. Единственные стипендиатки в Дарроу, мы были двумя безродными дворняжками скромного происхождения и смирного нрава, волей судьбы угодившими в питомник чистокровных чемпионов.
Она попала в Дарроу, получив стипендию по физике, учрежденную гениальным выпускником, исследовавшим бозон Хиггса. Марта стала первым человеком за двадцать восемь лет, кому ее присудили. Гордость нашего класса, после окончания школы она отправилась прямиком в Массачусетский технологический институт, на факультет прикладной математики.
Выросла она в Южной Филадельфии без матери, с одним отцом. Ее семья была еще беднее моей. Отца Марты я никогда не видела, хотя Кэннон однажды обмолвился, что он держит бензоколонку и носит прозвище Микки Арахис. Джим рассказывал, что у Марты была сестра, намного старше ее, которая умерла от передозировки наркотиков, после чего мать Марты ушла из семьи. Марта, впрочем, никогда не говорила о сестре, а о матери упоминала только в связи с поездкой на Аляску, которую совершила в десятилетнем возрасте.
Проведя немало времени в ее обществе, я так и не выяснила, кого или что любит Марта, если не считать стремного андеграундного фантастического романа под названием «Темный дом у поворота». Прочитав его, она оклеила стены своей комнаты в общежитии плакатами с изображением дымящих паровозов и буквально поселилась на реддитовских форумах в поисках других одержимых фанатов, именовавших себя «излучерами». Время от времени она даже надевала на себя — без малейшего смущения, как ни удивительно, — цилиндр с очками или напудренный судейский парик по случаю дня рождения одного из героев. На дне ее рюкзака всегда лежал экземпляр романа — тысяча растрепанных страниц, отснятых на плохом ксероксе и сшитых размочаленным шнурком. На переменах Марта погружалась в него, видимо, для того, чтобы ни с кем не разговаривать.
С Джимом их связывала тайная дружба. Они познакомились в детстве в закрытом летнем лагере для одаренных детей, устроенном в особняке девятнадцатого века на севере штата Нью-Йорк. Лагерь назывался «Сыновья и дочери да Винчи». Джим оказался там, сочинив мюзикл про Наполеона, который поставили в частной школе на Манхэттене, где он учился. Мюзикл имел такой успех, что про него написали в журнале «Нью-Йорк». А Марта попала в лагерь потому, что сконструировала у себя в гараже действующий двигатель для самолета.