Ничего не произошло.
Я нажала кнопку звонка раз, другой, третий, торопливо и не раздумывая, потому что знала: стоит заколебаться, как я утрачу мужество. Я камнем пойду ко дну, точно дырявый башмак, угодивший в омаровую вершу, и останусь там на веки вечные.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял Киплинг. На нем были розовый парик под каре, голубая футболка поло, бермуды и пляжные шлепанцы. Дочерна загорелый, он жевал красную коктейльную шпажку, но при виде меня она вывалилась у него изо рта.
— Боже правый, ущипните меня кто-нибудь, — протянул он со своим южным выговором хлопкового плантатора.
Глава 2
В реальной жизни эффектные выходы не удаются. Вернее, удаются, но не так, как это представляется нам в мечтах.
Нам представляется нечто среднее между латиноамериканским телесериалом (восклицания, ошарашенные лица, размокшая тушь для ресниц) и выступлением Мерил Стрип на церемонии вручения «Оскара» (искрометный обмен репликами, объятия, все люди мира, слившиеся в экстазе).
В реальности же — ничего, кроме неловкости.
Мое неожиданное появление в Уинкрофте было сродни торпеде, выпущенной мимо цели. Я просчиталась и теперь бесцельно плыла по течению, готовая взорваться в любой момент, не поразив при этом цель. Стоя посреди вестибюля под роскошной люстрой в обрезанных джинсах, кедах и футболке, заляпанной «шурум-бурумом», я чувствовала себя дурой по сравнению с моими чистенькими, только что из душа, лощеными друзьями. Не надо было приезжать.
Они собирались на какой-то аншлаговый концерт в «Бравом матросе», пляжном кабаке, где мы в выпускном классе зависали на выходных, показывая липовые документы. Поэтому все приветствовали меня, не прерывая, однако, сборов. Я не могла отделаться от ощущения, что приехала не вовремя, и разговор не клеился.
Первым делом Кип обнял меня. Потом окинул вежливым взглядом, каким посетитель музея удостаивает крохотную, невзрачную картину, которую экскурсовод упорно превозносит до небес. Тут прибежала Уитли:
— Господи, Беатрис! — Она чмокнула воздух рядом с моей щекой. — Ты все-таки пришла. С ума сойти.
Красота ее оказалась еще более сногсшибательной, чем это отложилось в моей памяти. Джинсовые ботфорты на шпильке, модная мешковатая толстовка с гигантскими губами, расшитыми стразами, небрежно обрезанные черные шорты с бахромой, парфюм с нотками кожи и гардении. «Неужели эта красотка из глянцевого журнала когда-то была моей лучшей подругой?» — промелькнула у меня мысль. Сколько раз мы сидели с ней в школе Дарроу-Харкер после отбоя, пятнистые от крема для прыщей, в толстых шерстяных носках. Я рассказывала ей то, о чем не говорила больше никому. Теперь все это казалось внезапно вторгшейся сценой из другого фильма.
— Ну как ты, Би? — спросила она, сжимая мои руки.
— Хорошо.
— Вот уж сюрприз так сюрприз! Ну, в смысле, я не… я… Ой, блин. Надо же занести в дом сидушки с патио. Вроде дождь обещали? — Она поспешила прочь, тряхнув гривой длинных светлых волос, но, прежде чем скрыться в кухне, бросила на ходу: — Кип был прав. Он объявил, что ты свалишься как снег на голову, как герой, которого все считают мертвым, из фильма с кем-то типа Джейка Джилленхола в главной роли, но мы сказали ему, что он спятил. Я думала, ты скорее умрешь, чем захочешь видеть кого-то из нас. Ну вот, теперь я должна ему пятьдесят долларов.
— Сто. Сто долларов, — поправил ее Кип, вскидывая палец. — И не пытайся отвертеться, Лэнсинг. Что за манера — вечно всех динамить?
— Что? Ой, погоди. Надо дать Г эндальфу прозак, а то он все описает, пока нас нет.
— У Гэндальфа депрессия, — церемонно кивнув, пояснил мне Кип. — И раздвоение личности в придачу. Немецкий дог, который считает себя комнатной собачкой.
— Я помню, кто такой Гэндальф, — напомнила я вяло.
— Беатрис!
По лестнице босиком сбежал Кэннон, держа в руках кроссовки «Пума». На нижней ступеньке он остановился и тепло улыбнулся мне:
— Глазам своим не верю! Сестра Би собственной персоной. Как там Господь Бог?
— Ха-ха, как смешно.
Он тоже изменился. На нем была бессменная серая толстовка с капюшоном, форма всех хакеров, но не такая, как в Дарроу, — бесформенная, в жирных рыжих крошках от чипсов, которую он таскал, не снимая, по две недели кряду, когда пропадал в ледяном компьютерном классе, оборудованном в школьном подвале. Нынешняя толстовка была из кашемира. Кэннон стал широко известен в узком кругу, когда на втором году нашего совместного обучения обнаружил в операционной системе «Эппл» OS X ошибку: при случайном нажатии определенных клавиш экран «замерзал» и на мониторе появлялась фирменная эппловская заставка — сюрреалистический зимний пейзаж с голубым озером.