Я даже не сообразил, что она вышла из пассажирской дверцы, значит, не одна сидела в машине, которую еще кто-то вел, но в таких напряженных ситуациях, когда звонишь женщинам, оставившим записку в телефонной книге, плохо соображаешь, особенно если от содержания алкоголя в крови коэффициент интеллекта падает ниже температуры тела.
Из кабины грузовика вылез крупный, мясистый мужчина, окинул меня довольно грозным взглядом, который, похоже, давно репетировал – возможно, в течение последних сорока лет своей жизни. Устричный взгляд посоперничал бы с дядиным. Синяя футболка, джинсы, огромная круглая щетинистая голова, намечавшееся брюшко, видно входившее в моду в Шарон-Спрингс. Рост чуть меньше шести футов, но вся разница заключалась в ширине. Он смахивал на невысокую гору.
Гора, превышавшая блэровы измерения, – ростом я около шести футов, весом сто шестьдесят фунтов, которые, боюсь, большей частью приходятся на крылатые кожаные ремешки на ботинках, – приблизилась с историческим недружественным приветствием:
– Ну что, сволочуга?
Видя приближавшуюся Гору, я опешил. Очень похоже на случай с прыгнувшей на ногу крысой. Я застыл на месте. Масса человеческой плоти очутилась прямо передо мной.
– Ты зачем ей звонил? – спросил громила.
– Прошу прощения, – начал я, и он меня вырубил, то есть ударил без предупреждения; впрочем, видно, вербальное уведомление было ему абсолютно не свойственно.
Кулак величиной с небольшой тостер нанес смертоносный удар прямо в нос. Послышался слабый хруст, напомнивший сломанный при сильном нажатии карандаш, причинивший ужасную, нестерпимую боль, словно меня стукнули молотом.
Я не упал, пережил просто некоторое затмение, хотя и была уже ночь; всякий свет в мире погас. Видя только тьму-тьмущую, потянулся в невидимом мире к носу, ощупал, как слепец ощупывает шрифт Брайля, обнаружил, что нос скошен вправо, уже не располагаясь по центру, услыхал чей-то вопль:
– О, Господи Боже!..
Потом понял, что вопль этот мой. Ничего страшного. Агностикам разрешено взывать к Богу в таких обстоятельствах – одно из достоинств нашего статуса.
Замерцал какой-то свет, в самое время, чтобы увидеть, как кулак Горы врезался в синий хлопчатобумажный пиджак прямо в районе желудка. Я выпустил газы, срыгнул желчь, которую раньше сглатывал, упал на землю, героически удержавшись от рвоты.
Впрочем, не мог дышать и плоховато видел, словно глядя в соломинку для коктейля, видя лишь свои руки на тротуаре. Вот и все поле зрения. «Бедная моя рука», – думал я.
Смутно чувствовал страх и печаль по поводу произошедшего. Но, как ни странно, смотрел на него отстраненно. Чуял, что Гора по-прежнему стоит на месте. Кажется, отдыхает. Может быть, я достаточно наказан. Вполне заслужил наказание, совершив в высшей степени самонадеянную ошибку с тем самым телефонным звонком, поэтому был справедливо побит, но, пожалуй, и хватит. Я стоял на коленях, согнувшись, пытаясь отдышаться, проливая кровь из носа на землю.
Я уже не был пьяным. Стал кем-то другим. Не пьяным, не трезвым – побитым. Звуки ушли вдаль, заглохли. Удалось разобрать слова Горы:
– Будешь знать, дурак долбаный, как звонить моей девчонке, – а Дебби добавила:
– Да хрен с ним, с извращенцем.
Сквозь соломинку для коктейля, ограничившую поле зрения, я увидел рабочий ботинок, стремительно приближавшийся к глядевшему в соломинку глазу, и перекатился, подставив плечо. Совершенно не больно по сравнению со свернутым носом и опустошенным желудком. Меня так обрадовала легкость боли, что я пропустил удар ногой в глаз, от которого старался увернуться.
От принятого в плечо пинка я несколько очнулся, зрение стало почти нормальным. Постыдно уползая, оглядываясь, увидел в угрожающей близости нижнюю половину Горы. Разглядел нечто вроде колена, и не знаю, как пришла в голову столь блестящая мысль, но, как только Гора нависла надо мной, сильно брыкнул ногой – многомесячные занятия йогой не пропали даром, – попав в коленную чашечку каблуком башмака со шпорой и крылышками. Колено слегка дернулось, ботинок победил.
Колено согнулось назад, для чего оно не предназначено: как вы наверняка понимаете, довольно причудливая картина, даже для злонамеренного колена, прикрепленного к опасному человеку-Горе.
Я глазам своим не верил. Направил ногу так, будто отработал подобный удар, как теннисную подачу. Гора взвыла и полностью рухнула рядом со мной на асфальт, приобретя страдальческий, жалостный, человеческий вид. Даже жестокие Горы привыкли к нормальному функционированию коленных суставов. Я пришел в ужас, что так покалечил противника, стараясь взглядом – видимо утратив дар речи – выразить сожаление. Хотя считал расплату справедливой, почти библейской – колено за нос.
Поднялся, тщательно обдумывая положение дел; Гора, опираясь на здоровое колено, намерилась ударить меня в пах, однако, промахнувшись, попала в крепкую бедренную кость. Я был глупо шокирован. Разве не видно сожаления в моем взгляде?
Гора вновь быстро замахнулась, пнула меня в левую ногу, желая отплатить тем же, но, слава богу, мое колено не вывихнулось, удар пришелся сбоку. Сам не успев того осознать, я интуитивно привел в действие правую ногу в тяжелом ботинке, целясь в отверстие, которое случайно оказалось ртом. Гора снова вскрикнула, губы окрасились кровью. Удивительно, как быстро изо рта начинает хлестать кровь, но удивляться нечего: когда я чищу зубы нитью, течет столько крови, что хочется бежать в Красный крест и становиться донором.
Я выпростал ботинок изо рта, и мы временно очутились в тесной близости – фактически борьба – дело весьма интимное, – снова глядя друг другу в глаза. В наших взглядах читалось: обоим не верится, что я достал соперника, выплюнувшего два алых окровавленных зуба.
Впрочем, дело на том не кончилось. Человек-Гора – достойный противник – попытался встать, преуспев приблизительно наполовину, вывернулся в бешеном свинге и промахнулся. Я занес правый кулак – размерами не с тостер, но вполне существенный, вроде хорошего словаря в бумажной обложке, – и заехал им сбоку по голове, в ухо, на ощупь мягкое, мясистое, хотя череп под ним был твердый. Пальцы и кисть пронзила ужасная боль, предположительно точно такая, как в ухе и черепе, ибо Гора свалилась на тротуар, схватившись одной рукой за ухо, а другой прикрыв голову, как ребенок, который не хочет, чтобы его снова били.
Тут меня стиснул невыносимый спазм страха – вечно запоздалая реакция на травмирующие события, – я закричал, побежал, чтоб убраться подальше, но взбесившееся чудовище в кофточке на бретельках – Дебби – нацелилось когтями. Взмахом руки на бегу удалось смести ее с дороги, было слышно, как она упала, впрочем оставшись в целости и сохранности, – одно дело обездвижить Гору, и совсем другое ударить женщину, – после чего выскочил кассир с бейсбольной битой.
– Что происходит, черт побери? – поинтересовался он, но я пробежал мимо, вопя как ненормальный, и, подстрекаемый долгие годы копившимся адреналином, вырвавшимся на волю, совершил безумный спринтерский рывок к «Адлеру». Место, где некогда располагался мой нос, по-прежнему кровоточило.
Опасаясь, как бы опомнившаяся Гора не пустилась в погоню, я бежал по темной улице, потом перешел на трусцу, спрятался в кустах у дома, рядом с которым видел катавшихся на велосипедах хасидских детишек, лег на землю, выдохшийся, испуганный, с иссякшим адреналином. Не веря в произошедшее, осторожно прикладывал к носу горсть сырой земли, надеясь в помрачении рассудка на ее целебную силу.
Несколько минут пролежал, но, боясь обнаружения, заставил себя встать, снова пошел по темной дороге под небом, освещенным кусочком луны и несколькими звездами, добрался до развалин купальни и спрятался там. Думал провести в руинах всю ночь, возможно, лечь в ванну – хорошо видную в лунном свете, – но в купальне было слишком страшно. Невыносимо.