– Верно, Дживс, – кивнул я. Заварил кашу, но надо собраться и взять себя в руки.
Уложив немногие вещи, мы выскользнули из «Адлера». Старушка, должно быть, в подвале готовила ванну. Неприятно сбегать не прощаясь, но я заплатил за два дня, поэтому совесть более или менее была спокойна.
Усевшись в «каприс», я включил мотор, бросил сквозь синяки на глазах последний взгляд на высокий покосившийся «Адлер». От утренней травы поднимался туман, фундамент отеля тонул в его клубах, низко стлавшихся над землей, – вид довольно красивый и призрачный, только некогда было любоваться красотами, поэтому я подал машину назад, а затем направился к Саратога-Спрингс и Колонии Роз.
Часть третья
Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк
Глава 11
Хотя в Саратоге начинался пик сезона, нам удалось найти номер. Прямо на Бродвее наткнулись на пристанище 1950-х годов, выкрашенное в ярко-синий цвет, с расплывчатой вывеской, с баром в вестибюле, с бассейном в форме человеческой почки и размерами с человеческую почку – короче, на заведение под названием «Мотель Спа-сити», того самого типа, где небезосновательно опасаешься нахватать вшей с одеяла.
– Что это с вами? – спросил администратор за стойкой, маленький, бесформенный человечек.
– Автомобильная авария, – объяснил я сдержанным тоном, который указывал на неуместность дальнейшего обсуждения.
День пронзало сияние июльского солнца, но, поднявшись в номер на втором этаже, я закрыл шторы. Понимаете, мы отчасти чувствовали себя преступниками, до сих пор ожидая, что длинная рука закона из Шарон-Спрингс схватит меня за плечо, арестует за выбитое мужское колено и злонамеренный оскорбительный телефонный звонок невинной женщине.
Потом я выглянул в щель между шторами, бросил взгляд на стоянку внизу в приливе сочувствия американским преступникам, многие из которых обязательно в данный момент нервно выглядывают в щель между шторами в ожидании прикосновения другой длинной руки закона, на что все эти длинные руки вполне способны, хотя я всей душою стою за арест этих самых преступников. Понимаете, вовсе не одобряю преступников, просто подчеркиваю, как нервно себя чувствуешь, совершив преступление.
– Ох, Дживс, – сказал я, задергивая шторы, – жизнь очень тяжела.
– Да, сэр.
На стоянке внизу белка прыгнула с мусорного бака на дерево, проворно, ловко на него взобралась. Атлетически сложенное, замечательное маленькое животное, заключил я. Вообразил, как белка бежит у меня по ноге, подумав, что между белкой и крысой нет большой разницы, кроме пушистого хвоста. Потом белка царственно прыгнула с ветки дерева на телефонные провода. Я пришел в полный восторг. Она в любой момент точно знает, что надо делать. Вряд ли выпила б лишнего в «Курином насесте».
– Животные не попадают в тяжелые ситуации, – сообщил я Дживсу. – Они гораздо разумней, чем люди.
– Может быть, ляжете, сэр? – сказал он, явно не желая обсуждать человеческую ущербность и идеальность животных. – Я приготовлю пакет со льдом для вашего носа.
Предложение показалось очень хорошим, поэтому я отошел от окна, лег на ближнюю из двух кроватей. Дживс вышел из номера, быстро воспользовался мотельным морозильником и вскоре вернулся с необходимыми ингредиентами для ледяного компресса.
В итоге я лежал, приложив к носу лед, одновременно утешая похмелье и страстно желая заснуть, что было невозможно, держа пакет со льдом у носа, поэтому свободной рукой открыл роман Энтони Пауэлла, позабыв Хэммета, считая, что Пауэлл лучше сочетается с ледяной примочкой, поскольку от его прозы примечательно веет холодом, но через несколько минут бросил читать, погружаясь в черную депрессию и подводя итог своей жизни.
Я алкоголик, вдребезги разбитый.
Жить негде – дома нет.
Растерял за последние годы почти всех друзей и знакомых.
Родители умерли десять с лишним лет назад, из всей родни лишь тетка и дядя, которые меня приютили.
Самой близкой стала приснившаяся блондинка, которая буквально сказала: «Я люблю тебя, Блэр».
Опубликовал один роман – семь лет назад.
В тридцать лет – законченный неудачник с деньгами, полученными лишь по судебному иску.
Есть ли вообще во мне хоть что-нибудь хорошее? Пришло в голову только одно: меня приняли в престижную художественную колонию, но как завтра там появиться с расквашенной физиономией?
Я чувствовал себя ужасно, хуже некуда. В похмелье, со сломанным носом, тайком поглядывал на пластиковый пакет с мусором, стоявший возле тумбочки у кровати.
Обожаемый мною писатель Ежи Косинский покончил с собой с помощью пластикового пакета, и с тех пор, как он совершил это ошеломляющее деяние, повергшее меня в безутешное горе, я подумывал сунуть в мешок голову, что символизировало нижний круг депрессии и жалости к себе по сравнению с простой мыслью о том, что меня пристрелят.
Я погрузился в фантазии, представив свою голову в пластиковом пакете, последующий незнакомый сон, после чего уже не придется иметь с собой дело. Но также, думал я, больше не придется пребывать в подвешенном состоянии, постоянно гадая, придет ли счастливый конец или хотя бы приемлемо средний. Кроме того, пришла на ум и ужасная мысль о той боли, которую я причиню нескольким людям – возможно, тете Флоренс, которая меня любит.
И Дживсу. Не хочется предполагать, будто Дживс меня любит, но, если я покончу с собой, он наверняка существенно огорчится. Если пойти путем Косинского, это наверняка дурно скажется на его послужном списке. По-моему, самоубийство хозяина ложится несмываемым пятном на слугу, чего я никак не желал Дживсу. Поэтому вместо того, чтобы чернить его репутацию самоубийством, я обратился к нему за советом.
– Дживс, – сказал я, – я в отчаянии. В безнадежном, если вы меня понимаете. Поэтому прямо спрошу: видите вы во мне хоть что-нибудь достойное?
Довольно рискованный крик о помощи и утешении, но я совсем упал духом. Он стоял ко мне спиной, не говоря ни слова. Я ждал. И еще обождал.
– Дживс! – сказал я.
– Да, сэр.
– Вы вопрос слышали?
– Да, сэр.
– Мне бы хотелось услышать ответ. Жестоко оставлять человека в подвешенном состоянии. Я себя вовсе не чувствую Норманом Винсентом Пилом.[36] Скорее сочетанием Нормана Бейтса и Винсента Прайса.
Дживс по-прежнему молчал. Может быть, я привел его в недоумение ссылками на киноактеров. Ему известны некоторые крупные звезды вроде Кларка Гейбла, Дугласа Фэрбенкса-младшего, Эррола Флинна, но с современной культурой его знакомство в лучшем случае минимально. Впрочем, мне было некогда посвящать его в тайны кино, и поэтому я объяснился:
– Дживс! Прошу вас, скажите хоть что-нибудь, что хотя бы наполовину повысило самооценку!
– Извините за промедление, сэр. В вас так много хорошего, что трудно выбрать одно ценное качество.
– Правда?
– Да, сэр.
– Хватит повторять «да, сэр», дайте комплименту созреть. Не хочется рассказывать вам о том, что я думал о пластиковом пакете в мусорной корзинке.
– Что ж, сэр, я считаю вас добрым. Терпимым к окружающим.
– Вы действительно так считаете, Дживс?
– Определенно, сэр.
– Значит, я закрываю глаза на чужие ошибки?
– Да, сэр.
– И это, по-вашему, благородное качество?
– Да, сэр.
Мне было приятно. Я мысленным взором окинул свое отношение к людям в последнее время, проверяя справедливость вынесенной Дживсом оценки. И быстро наткнулся на исключение, бросившееся в глаза:
– Я терпимо и доброжелательно отношусь к своему дяде Ирвину, Дживс?
36