Склонившись над ним, я замер. Черты лица казались знакомыми, правда, где я мог его видеть, вспомнить не удалось. Сделав надрез на запястье жертвы, и вдохнул аромат крови, мое дыхание сделалось частым, внутри все вспыхнуло. Я уже успел забыть, как вкусна человеческая кровь, словно ешь любимое блюдо после длительного воздержания. Глаза блестели, сил держать себя в руках не оставалось, и я впился губами в запястье и пил, пил большими глотками, не в силах остановиться, чувствуя, как тело наполняет сила и понимание, что прошедший месяц я не жил, а пытался выжить.
Я выпил больше, чем мне требовалось, и когда услышал легкий вздох, во мне наступило понимание, что произошла непоправимая ошибка. Человек на моих руках дышал слабо, прерывисто, кровь еще сочилась из раны. Он открыл глаза и посмотрел на меня:
— Ты? — В его глазах мелькнуло угасающее удивление, мгновение — и глаза остекленели, взгляд замер на моем лице.
Раньше я бы не находил себе место от душевных терзаний, сейчас все стало по-другому, но это не значит, что я стал бесчувственным. Поменялась моя жизненная позиция.
Я сел на землю, закрыл лицо руками. Видит Бог, я не хотел такого исхода, и он как будто меня узнал. Эта мысль не выходила их головы, но, сколько я ни старался, не мог вспомнить этого молодого человека. Если меня не обманывает интуиция, то этот несчастный младше меня на лет десять. Он должен был быть совсем юным в те далекие годы. Провел рукой над его лицом, закрывая остекленевшие глаза, совершенно отчетливо понимая, что данную смерть воспримут, как самоубийство, причиной которой стала любовь.
— Новая жизнь началась не так, как я планировал, — с досадой прокомментировал я и, развернув лист бумаги, ранее принадлежащий умершему, прочел:
Строки, написанные неровным почерком, повествовали, конечно же, о любви.
— Интересно, чем эта Агнесса тебя покорила, что ты готов был умереть ради нее? Какова ирония судьбы, — я рассмеялся. Веселого в ситуации не было, человеческие эмоции мешали мне воспринимать все хладнокровно. — А ты, Николас, всегда говорил, что эмоции — лучшее, что может быть.
Я вложил записку в руку умершего, одел его в свои лохмотья. Отряхнулся и, устроив все как несчастный случай, отправился в сторону дома.
Весь дом погрузился в ночь, только в одной крохотной комнате прислуги мерцало неровное пламя. Напустив на себя важный вид, я постучал. Дверь открыл мужчина средних лет, к несчастью, когда мы тут последний раз жили, управляющим был другой человек.
Открывший меня видел в первый раз, поэтому в глазах замер непроизнесенный вопрос. Когда дремота рассеялась, он немного грубо пробасил:
— Чего вам? Ночь уже, хозяина нет.
Я достал бумаги, подтверждающие мои права на дом. Управляющий недоверчиво уставился на буквы. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что слова, написанные на документе, ни о чем ему не говорят, стоящий передо мной человек не умел даже читать.
— Анатоль, новый владелец этого прекрасного дома, — представился я, убирая бумаги в шкатулку.
От этих слов он оживился, заулыбался, пытаясь угодить господину:
— Я Джонатан. Проходите, пожалуйста, в дом, — он отошел с дороги, жестом приглашая войти. — Подождите здесь, — за мной закрыли дверь. — Я сейчас подойду.
Эта перемена в его поведении мне сразу не понравилась и насторожила. Я доверяю своим умениям, позволяющим лучше чувствовать людей.
И он, поспешив по темному коридору, зашел в боковую дверь. Спустя пять минут вернулся не один, а со стариком ели поспевающим за ним.
— Здравствуй, добрый друг Ким, — поприветствовал я старика громким голосом, узнав в нем прежнего управляющего.
Старик поднял густые брови, услышав знакомый голос. По добродушному лицу потекли слезы, я подошел и обнял его.
— Господин, вас так долго не было, — старик был тронут моими словами до глубины души. — А Николас и Елана приехали? — Он огляделся по сторонам, щурясь почти не видящими глазами.
— К сожалению, нет, — глядя на старика, я решил не расстраивать его. — Они воссоединились.
— О! — Старик закашлялся, — я так рад, так рад. — Разумеется он не понял, о чем речь. — Ну что же мы стоим в прихожей, пойдемте, присядем в гостиной.
— Уважаемый Ким, вы даже не посмотрите бумаги? — обратился к нему молодой управляющий.
Тот только отмахнулся в ответ.
— Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату, — медовым голосом произнес управляющий, на лице блистала фальшивая улыбка.
Мне хватило одного взгляда для понимания, что этого человека я не хочу видеть в доме, от него можно было ждать чего угодно, и, предвидя дальнейшие действия подхалима, я сам отдал ему пояснение какую комнату желаю занять.
— Благодарю, Джонатан, — я решил с первых дней держать его на расстоянии. Таких людей не стоит впускать в свой круг общения. — А с вами я поговорил бы в гостиной. — Слова прозвучали душевно и ласково.
От меня не укрылось недовольство Джонатана, старик поклонился:
— С большой радостью выполню вашу просьбу.
Джонатан отправился распорядиться по поводу моей комнаты. Когда он скрылся из виду, я произнес:
— Не нравиться мне этот человек, как он стал управляющим?
Старик медленно пошел в столовую, сел за стол и удивленно произнес:
— А зачем мы сюда пришли? — поднял брови, глядя на меня. — Насколько я помню… — он замолчал, улыбаясь, и приложил палец к губам. Я прекрасно понял, что он имел в виду то, что мы не пользуемся столовой таким образом, как это делают обычные люди. Этот человек — один из немногих, кто знал правду.
Ким громко хлопнул в ладоши, подозвав прислугу, и распорядился принести два чая и сладости. И с удовольствием прихлебывая горячий чай из кружки, изготовленной из тонкого, почти просвечивающего фарфора с мелкими цветами по канту, произнес:
— Сейчас хоть будет с кем поговорить.
Я смотрел на добродушного старика с уважением, размешивая ложечкой чай. В жидкости образовалась небольшая воронка.
Ответ на свой вопрос я так и не получил, догадываясь, что должность им не заработана честным трудом, и что ему пришлось для этого сделать, непременно выясню.
Два часа пролетели как один миг. Ким поведал все, что происходило в наше отсутствие. Теперь я знал, сколько собрали урожая, кто вышел замуж и сколько родилось детей. Ким увлеченно рассказывал, что еле успели спасти часть посева, когда начались сезонные дожди.
— Как твое самочувствие? — поинтересовался я, мне не нравились бледность старика, его влажная и холодная кожа, редкое дыхание и сердцебиение. — Пойдем-ка спать.
Ким от недолгого молчания начал засыпать, и как только я произнес эти слова, закивал, встрепенувшись. Я проводил старого друга до комнаты и помог лечь в кровать, однако не стал торопиться подниматься наверх, дошел до конца коридора и замер как статуя за плотными портьерами.
Мои ожидания не были обмануты, не успело пройти и пятнадцати минут, как из соседней двери с Кимом выглянуло лицо. Щуря глаза, вглядываясь в сумрак коридора, шмыгая носом, вновь исчезло за дверью.
Мне не требовалось видеть, чтобы понять, кто это был, зрение в полной мере дополнял слух.
Спустя небольшой промежуток времени эта дверь полностью открылась, и я услышал крадущиеся шаги. Он что-то нес на подносе и остановился рядом с соседней комнатой, вновь боязливо оглядевшись. Дверь аккуратно за ним закрылась, управляющий зашел в комнату Кима.
Я вдыхал воздух, стараясь уловить непонятные сладковатые нотки, поднимающиеся от жидкости с подноса, и не мог вспомнить, откуда они мне знакомы. Тем временем поднос был поставлен на маленькую прикроватную тумбочку и стало слышно, как начали будить старика, толкая в бок.