С этими словами я тенью выскользнул из маленькой комнатки.
— Разумеется, можете, — она дотронулась рукой до места прикосновения моих губ, наощупь кожа выдавала возраст, подобно зеркалу.
Графиня помотала головой, отгоняя неприличные мысли.
Глава 3
Желание, чтобы молодой управляющий понес наказание, только усилилось. Я не давал ему покоя ни в один из вечеров. Слуги шептались о происходящих в доме странностях, боялись по одному ходить по ночам.
В комнате управляющего, когда предоставлялась возможность, я перекладывал вещи, раскидывал их, срывал с окон шторы. С момента моего приезда прислуга начала еще меньше уважать Джонатана, люди начали шептать, что необъяснимые события чаще всего происходят именно с ним, мол, таким образом высшие силы хотят наказать за что-то этого недоброго человека.
Озлобившись, еще больше, Джонатан кричал и укорял слуг в плохом выполнении работы и вот наступил день, когда, устав от подобного обращения, они пришли ко мне. Я как раз собирался уходить, время было расписано по минутам, когда услышал перешептывания в коридоре, пошел на голоса.
— Нужно поговорить с хозяином, так не может больше продолжаться.
— Давай, мы тебя поддержим.
— Почему я?
— Ты побойчее нас.
— И вон какая смелая.
Женщина, работающая горничной, горделиво подняла голову:
— Я не верю в летающие вещи, сами собой открывающиеся окна, а претензии к нам со стороны управляющего слишком строги.
— Что здесь происходить, кто объяснит? — Все трое вздрогнули, не услышав, как я подошел и двое, не сговариваясь, подтолкнули третью.
На их лицах читался страх возможного наказания, как с моей стороны, так и со стороны управляющего. Я ждал, они молчали.
— Говорите все как есть, если вы не совершили никакого преступления, то опасаться нечего. Ну же, смелее, — подбодрил я.
Я уже два дня не питался, поэтому меня мучили легкие боли внутри организма, перед глазами появлялись черные точки. Желание уйти подальше от людей с каждой минутой возрастало. Через людскую кожу, как по волшебству, начинали просвечивать вены, артерии и капилляры. Так случалось, когда увлекался, забывал обо всем на свете, в том числе и о питании. От слабого запаха крови, исходившего от прислуги, подташнивало.
— Видите ли, господин, — осторожно начала самая смелая. — Вы, наверно, знаете, что у нас в доме, с недавнего времени, начали происходить непонятные вещи.
Это долгое вступление меня начинало раздражать. Я начал жалеть, что подошел к ним.
— Ближе к делу, — поторопил я их.
Они переглянулись, беспокоясь, что могут прогневать хозяина.
— Управляющий стал очень требовательно относиться к нашей работе, — видать эта фраза должна была объяснить все, так как далее последовало молчание.
Я слышал, о чем они разговаривали до этого, поэтому ответил коротко:
— Я поговорю с ним, это все?
Все трое дружно закивали, с надеждой глядя на меня.
Когда я вышел, на улице моросил дождь, сильный порыв ветра заставил наклониться вперед, заслонить лицо рукой. Я шел, сопротивляясь стихии, и ругая себя за принятое решение отказаться от экипажа и прогуляться по улице пешком. На меня холод не оказывает такого губительного воздействия, но сейчас я был очень голоден, и холод начинал прокрадываться в меня, пронизывая до самых костей. Приближение зимы я всегда ждал с нетерпением, ведь это автоматически означало увеличение ночного времени. Времени, которого зачастую не хватало.
Прокручивая в голове подобные мысли, я дошел по пустынным улицам до интересующей меня цели.
Немного не дойдя до знакомого дома, я остановился, решив для начала понаблюдать со стороны. Дом выглядел недостаточно ухоженным: краска на фасаде местами облупилась, старые доски ступеней, ведущих на крыльцо, начинали гнить, я даже услышал скрежетание каких-то существ в стенах дома. Я закрыл глаза, пытаясь отрешиться от всего.
«Нет, в таком состоянии идти в дом нельзя, могу не совладать с собой», — эта мысль сформировалась быстро, но времени на поиски тратить не хотелось и словно откликаясь на нее, в траве зашуршал какой-то зверек.
Когда все было кончено, я стал здравомыслящим человеком. На улице никого не было, чуть заметный свет за зашторенными окнами мерцал в двух комнатах. Так как я наизусть помнил расположение комнат, не скрываясь, направился к левому окну.
Я знал, что в внутри, в кресле-качалке сидит человек и читает книгу, я отчетливо услышал шелест перелистываемых страниц, горение свечи, с которой расплавленными капельками течет воск, и покачивающееся туда и обратно кресло. Одного слуха мне показалось недостаточно и, сконцентрировавшись, я внушил, чтобы в комнате раздвинули шторы. После подобных манипуляций у меня ухудшалось самочувствие, так бывает всегда, не одно усилие не может пройти бесследно.
Пока я приходил в себя, внушенные мной мысли молча исполнила одна из прислуги. Сидевший в кресле белокурый юноша даже не поднял головы от бегущих перед глазами строк, упавшую с подлокотника руку лизнул шершавый язык лежащей возле хозяина черной собаки.
— Черныш, нельзя, — он махнул рукой, отгоняя назойливую псину. Черныш дернул головой, недовольно заворчав.
Подкравшись к окну, я заглянул внутрь. Собака, учуяв меня, вскочила на ноги и залаяла.
— Пошел вон, — резко прикрикнул на него хозяин, указав рукой в направлении двери. Черныш пристыжено поджал хвост и уши, поскуливая, выбежал за дверь.
Мой белокурый брат даже со спины выглядел божественно, каким-то образом он словно почувствовал мое присутствие и оглянулся, заметив лишь мелькнувшую возле окна тень. Я недоумевал, как такое возможно. Я знал, что почти сразу он подошел к окну, вглядываясь в черную стену ночи, но не увидел никого. Быстро удалившись, я направился к черному ходу, достав из кармана отмычку. После нескольких ловких движений, замок щелкнул, я проник внутрь дома.
— Ты, Николас, словно видел будущее наперед, всегда обучая меня тому, что пригодиться в дальнейшем.
Комнату отца я нашел быстро, зная его пристрастие к уединению. Узкие коридоры создавали неприятное ощущение. Из одной комнаты в другую проследовала прислуга, я даже не стал предпринимать усилий, чтобы спрятаться, люди оказались слишком глубоко погружены в свои мысли.
Я остановился у самой дальней комнаты, расположенной в левом крыле, столько раз представляя тот момент, как я с ледяным хладнокровием открываю дверь, вижу удивленное и искривленное ужасом лицо отца, чувствуя свое превосходство, и когда этот миг настал, все-таки колебался.
Открыв дверь, не сразу нашел его взглядом, лежащего на кровати, укрытого несколькими одеялами. Он спал. Я прошелся по комнате, размышляя, стоит ли его будить или подождать, когда проснется сам и увидит меня сидящим напротив.
Куча одеял зашевелилась, послышался приглушенный кашель, сопровождаемый слабым свистом.
— Энджил, это ты? — еле выговорил старик. — Подай мне воды, будь добр.
Налив из графина воды, отдал стакан в трясущиеся руки Дениэла.
Я был раздосадован, передо мной находился не властный, жесткий и себялюбивый отец, а больной и слепой старик. То удовлетворение, которое я хотел получить, мысли, вынашиваемые мной годами, рухнули в одно мгновение.
Я пошел к выходу, не желая больше смотреть на это жалкое подобие человека, в конце жизни принявшее свой истинный облик. Взялся за ручку. Голос старика остановил меня:
— Энджил, мальчик мой, — голос затих, Дениэл тяжело вздохнул. — Сядь рядом, я хочу кое-что тебе рассказать.
Задерживаться комнате с человеком, которого я винил в смерти моей матери, которым сначала восхищался, потом боялся и ненавидел, не было никакого желания.
— Прошу тебя, уважь старика, находящегося одной ногой в могиле.
Я усмехнулся. Он, даже пребывая в таком положении, не гнушался использовать свои уловки, чтобы все произошло так как он хочет. Я сел, поставив стул так, что свет от свечи на тумбочке не освещал меня, падающая тень полностью скрывала мое лицо.