Качальщики молчали. Незнакомые старики посасывали свои трубки, заполняя прогретую внутренность церкви сладковатым дурманом, Бердер раскладывал вокруг костра сырые поленья. Карин валялся, спеленутый, на постели из еловых лап и не подавал признаков жизни. Дым от костра поднимался к прорехам в крыше, обволакивал стены, где в вышине еще грозили пальчиками почерневшие лики православных святых. Сразу за церковью начиналось кладбище, но за век снега и дожди размыли могилы. Сквозь пролом окна Артур видел кусок решетки, изъеденную временем верхушку косого креста и почти вертикально торчащую из лужи крышку цинкового гроба. В таком гробу когда-то привезли из Чечни соседа Серегу… На деревьях уже набухали почки, по обломкам рухнувшей звонницы сосредоточенно вышагивали грачи, подступивший к деревне лес вздыхал, точно живой, и отряхивал на землю миллионы брызг.
– Мы не отделяем добро от зла, - медленно произнес Исмаил. - Мы слушаем Землю, а Земля для всего сущего на ней - всегда добро. До Большой смерти не было Тех, кто раскачивает. Потому что земля справлялась сама с теми ранами, что вы ей наносили. Мы читаем книги, Артур. Последнюю сотню лет до Большой смерти Земля почти не справлялась. Вы забрали у нее почти всё, не спрашивая. Как нас назвал твой знакомый музейщик? Альтернативным разумом? Сложное слово, но я понимаю. Этот самый альтер… разум должен был появиться намного раньше. Но я имею в виду не Тех, кто раскачивает, совсем другое. Теперь неважно, после Большой смерти Земля качнулась, они погибли…
Ты думаешь, Проснувшийся, что Вечные пожарища - это самое печальное, что есть на планете? Это не так. Ты знаешь, что последние двадцать лет вытекает в землю из древних заводов? А такие заводы повсюду. Люди ушли, а порошки, несущие смерть, остались. Мы пытаемся их остановить, но не успеваем, нас слишком мало. Ты помнишь, я брал тебя с собой на северный берег? Помнишь кладбища птиц, целые стаи птичьих скелетов? Помнишь рыб без глаз, рыб, покрытых язвами, тысячи мертвых рыб, вмерзших в лед у берега? Они погибли от огненных грибов, что давали тепло и свет… Только Те, кто раскачивает, поняли, чем опасны огненные грибы. Они остаются внутри рукотворного камня, они больше не дают тепла, они не двигают больше подводные корабли, но они не спят… Они продолжают раскачивать Землю, а не мы.
Понимаешь? Если бы миллионы людей не умерли от болезни СПИД, Земля скинула бы их. Она уже начала раскачиваться, еще тогда, но вы не замечали!
Исмаил говорил всё быстрее. Это была первая столь долгая проповедь, которую услышал от него Коваль за три года. Сейчас Качальщик не на шутку разгорячился; на обычно безмятежном, непроницаемом лице разлился румянец, сцепленные в замок руки, напротив, побелели.
– Вспомни хорошенько, Клинок, разве не было такого в давние времена, чтобы большие рыбы сами бросались на сушу, ища себе смерть? Разве не было такого, чтобы из грязных озер навсегда улетали птицы? А сколько тысяч уродов рождалось у ваших женщин?
– Такое случалось, но…
– Просто вы не понимали, что это значит! Земля уже качалась, Слабые метки уже бродили по ее поверхности, и достаточно было самой малости… Когда мой дед был еще ребенком, он нашел на краю теплого пожарища живую траву. Это пожарище не породил мертвый завод, там сошел с пути паровик, что вез военную химию… Мой дед взял в ладонь эту травинку, она была единственной посреди пустыни. Он дотронулся до нее и понял, что нашел один из звенящих узлов. Он нашел такую Слабую метку, которая могла бы раскачать не то что Вологду или Шарью, она могла бы раскачать всю Землю между океанами. И знаешь, что он сделал, Проснувшийся?
Ты чувствуешь справедливость, ты не тронул бы этой травы, возможно, даже бы полил ее водой, но не более того. А такой человек, как Карин, он бы прошелся по ней сапогом. Просто так, без удовольствия, но наступил бы, чтобы зеленые лепестки не нарушали серого цвета смерти! И таких, как твой соборник, в городах - большинство.