Шелест денег, и клиент отдает мне пятьдесят евро пятью купюрами. Я складываю их в кошелек и иду к выходу.
— Элизабет?
Оборачиваясь, я замечаю маленький розовый самокат у двери. Наверное, ему было неловко все это время замечать его из спальни.
— Да?
— Спасибо Вам.
— Скорее уж мне стоит выразить благодарность, — я хлопаю по кошельку в заднем кармане. — До встречи, Жан-Жак.
— До встречи, Элизабет.
Дверь захлопывается, обдувая меня сильным потоком воздуха. На душе все так же погано, хоть и с пятьюдесятью евро в кармане. На эти деньги мне нужно купить продукты, выбрать, за что сперва заплатить — свет, вода или газ. Думаю, что вода мне пока нужнее. До оплаты света еще неделя, а готовой едой мне не впервой питаться.
— Успешно продала? — первое, что я слышу, придя домой. Бен сидит на кровати и потягивается. Ему я сказала, что иду продавать свое белье. Якобы совсем неношеное, не обкончанное сотню раз посетителями. Но его я брала для Жан-Жака.
— Она его померила, — я складываю его в стиральную машину и только после этого раздеваюсь. — Узко в бедрах, широко в груди. Сказала, что не возьмет. Ты только встал?
— Да, милая, — Бен подходит ко мне и обнимает сзади. — Я скучал.
— Меня не было все пару часов.
— Без тебя беспокойно спать, — он вдыхает запах моих волос, а я боюсь, как бы он не почувствовал запах другого мужчины. У того мужчины, с которым я была, нельзя было сходить в душ. Он просто-напросто мне запретил это делать. Но желание клиента — все еще закон для меня.
— Я приму ванную?
— Примем вместе? — улыбается Бен и уже стаскивает штаны.
Дверь в ванную была открыта, но я не спешила зайти туда и снять одежду. Я очень боялась, что Бен узнает. Неважно, как. Через маленький кровоподтек над коленом, потому что Жан-Жак был неосторожен в своих поцелуях и засосах, или одеколон от моего тела будет не похож на его. Это все пугало. Я не знаю и не знала, как его отговорить от этой затеи, хоть и понимала, что если он настроен на секс, — значит, он будет. Мое решение тут мало играет роль после того, как я рассказала ему, чем зарабатывала деньги. Он не заботился о моем оргазме, и уж тем более, ему было все равно, получаю ли я удовольствие вообще. Он использовал меня, как мастурбатор, как кулак. И, в момент, когда он кончает, я уже становилась не нужна. Бен просто выходил, ложился или шел в душ. Мы даже не говорили ни о чем. Я просто боялась его этим разозлить и услышать, что я этого заслужила. Это я и так понимала, и не хотела думать об этом еще чаще.
— Бен, — я мельком смотрю на часы. — Бог мой! Ты посмотри, сколько времени?! — время близилось к десяти вечера, а это значило, что он должен был уходить на работу.
— Черт, — смеется он. — Мы успеем по-быстрому, — он хватает меня за запястье и прислоняет к стене. Его свободная рука стягивает с полных мужских бедер трусы и освобождает член, который за все это время был уже в напряжении. Мою руку, схваченную им, Бен кладет на головку и начинает медленно двигать вниз. Но я не хотела. Я и не хочу, если быть точнее. Я была против.
Просроченная. Вот, что сказала мне Хлоя, и что оказалось правдой. Я, как консервная банка, которую опустошили, сполоснули и теперь используют, как пепельницу. В меня вечно пихают окурки, тушат их об меня, сплевывают. Пепельница изнашивается, становится вся грязной, от нее начинает вонять. Но никто не будет ее мыть, потому что никому это не надо. Их устраивает кидать свои окурки в эту ржавую грязную консервную банку. Эта банка давно уже просрочена.
Его тяжелое тело валит меня на маленькое кресло в прихожей. Он с рвением стягивает мои трусы и кидает их в сторону.
— Что такое, Нил? — зло спрашивает он, будто мои подозрения оказываются правдой, и он догадался. Его рука схватывает меня за подбородок и поднимает мое лицо прямо к себе. — Что такое, милая? — он скалится, а потом, отпустив мое лицо, размахивается и ударяет по щеке. Я быстро поднимаюсь с кресла и, протирая щеку от удара, бегу к входной двери.
Со всей силы я пытаюсь ее открыть, что сначала не выходит. У меня начинается паника, я просто не знаю, что мне делать. Я могла сдаться, сказать, мол, «О, милый, все супер!», но это было бы неправда. Он бы продолжил меня жестко трахать, насилуя, и считая, что я это заслужила.
Я заслужила много дерьма, что лилось на меня сейчас, но не понимала того, как любимый человек, с которым мне хотелось быть вместе, все испортил в одночасье. Он будто ненавидел меня и всячески это показывал. Я боялась вздохнуть. Я сидела около двери, взявшись всеми силами за ручку, и смотрела на озверевшего Бена. Нечеловеческий взгляд осуждающе смотрел на меня, брови были сведены будто в одну.
— Моя милая, — он подходит ко мне и опускается на колени. Его голос груб, а руки снова тянутся к лицу. Но на этот раз, я пытаюсь закрыть ладонями щеки. — Милая, что такое? — Бен продолжает разговаривать со мной очень низким и несвойственным ему голосом. — Нилу, ты же только моя? — он берется за мою руку своей и отводит ее от лица. Его губы прислоняются к уху. — Ты же ни с кем больше не трахаешься, милая?
Я сдерживаю крик, что вот-вот готов сорваться с губ и оглушить Бена. Губы трясутся, глаза залиты слезами.
— Нет, Бен. Ни с кем, кроме тебя, — тихо, едва-едва слышно шепчу я, но голос предательски трясется, я не могу овладеть своим телом, мне хочется поскорее убежать отсюда, куда-нибудь, где меня не ударят еще раз.
— Тогда, милая, расставь ножки, — его рука застревает между колен, но с усердием проходит дальше, к внутренней стороне бедра. Голос снова становится тихим, он будто играючи говорит со мной. Будто это все — маленькая игра, проверка, которую я прошла и сейчас будет бонус. Плевать я хотела на эти бонусы. Но я прекрасно понимаю, попытайся я вырваться сейчас, он ударит меня еще раз. Я этого не хотела. Мне просто пришлось сдаться.
Его пальцы, два его пальца, грубо входят в меня. Естественно, ни о каком возбуждении не было и речи, я была сухой. Но его это не останавливало. Он проникал в меня глубже, при этом смотря не грубым взглядом, совершенно нет. Он смотрел на меня с желанием. Со всепоглощающим желанием, которое затмило его остальные чувства.
Бен схватывает мое тело и тащит в спальню, игриво шлепая по оголившимся бедрам.
— Моя девочка, — целуя меня сзади, говорит мужчина и аккуратно кладет на кровать. — Моя, — поцелуями он идет от шеи, расстегивая пуговицы на плаще, к животу. — Милая малышка, — он вдыхает запах моего тела, трогая рукой мою щеку, которую он ударил. Напряжение, когда он касался меня, нарастало, я боялась его и боялась себя. Я боялась, что что-то сделаю не так. Пошевелюсь, не так вздохну или выкрикну. Я просто замолчала и попыталась забыть себя. Свои чувства, свое тело. Забыть все на время, пока он будет заниматься со мной сексом.
Еще несколько раз его губы касались моего тела, совсем не разгоряченного и не жаждущего плоти Бена. Но он, конечно, решил иначе.
Сегодня он пытался заботиться обо мне, лаская меня языком или руками, нежными движениями с сильными толчками, он делал то, от чего я точно бы испытала хотя бы малейшее удовольствие. Но оргазм каждой девушки запрятан напрямую в ее голове. В ней и моих чувствах. Я не чувствовала ничего, кроме отторжения этого человека из своей жизни. Я чувствовала, что меня насильно ласкают. Насильно, потому что я не сказала «Да». Я не сказала «Да» ему. И уж тем более ни за что не хотела говорить себе.
После секса, когда он кончил, он спросил, все ли мне понравилось. Впервые за долгое время после моего рассказа о проституции. Я не ответила, но игриво улыбнулась. И Бен, захлопнув дверь, наверное, не мог и подумать, что сейчас я решусь на что-то серьезное, а не буду просто спать.