– И дождаться, и дом закрыть, и сторожам на водку дать, чтоб за порядком следили. А как же! Короче, посиди в машине, а я с судебным медиком поговорю… Да, тут еще такой вариант возник. Надо бы нам с Грязновым в областную прокуратуру заскочить вместе с этим Платоном. А тебе Вячеслав готов предложить своего водителя: доставит в лучшем виде, можешь не волноваться. Что скажешь?
Вопрос был, конечно, провокационный. И задал его Турецкий по не совсем понятной самому себе причине. Если хотел в чем-то удостовериться, то – в чем?
У Элины вдруг в буквальном смысле вспыхнули глаза, как у кошки, она будто подобралась вся для прыжка.
– Ты с ума сошел? – зашипела, воровато оглядываясь: не наблюдает ли кто? – А утешать несчастную вдову кто сегодня будет?! Даже и не думай! Сам поведешь машину. Иначе скандал закачу!…
– Ты соображаешь, что несешь? Какой скандал?
– Шучу, – серьезно ответила она. – Не бойся, женить тебя на себе не собираюсь! Хотя – чем не невеста? Красивая, богатая. Может, подберешь мне подходящего женишка? Чтоб и мужиком был, и не жлоб? Да ладно, не кривляйся! Неужели ума не хватает понять, что мне тошно от всего этого?…
Они говорили приглушенно, почти шепотом, и от этого каждая произнесенная фраза приобретала особую значительность. Но Турецкий понял, что дальнейшие эксперименты ни к чему, он и не собирался их ставить. И про прокуратуру ляпнул просто так, к слову, поскольку ни с каким прокурором нет нужды беседовать. А вот везти домой Элину придется…
Подробности беседы с судмедэкспертом Элине были абсолютно не нужны, и Турецкий, ведя машину в Москву, не стал касаться этого вопроса. Заметил лишь, что прощание с телом можно организовать в морге МОНИКИ. Протянул Элине бумажку с телефонным номером, по которому надо будет позвонить в связи с похоронами. Элина, не глядя, сунула в сумочку, сказав, что отдаст Таньке, та все умеет и сама устроит, что необходимо.
Уже в Москве, на Комсомольском проспекте, подъезжая к дому, Турецкий спросил, что мадам намерена делать дальше? Она удивленно посмотрела на него и ответила, что называется, с римской прямотой:
– Избавиться от всех мрачных мыслей. Под душем. Вдвоем. А потом надраться. Или совместить первое со вторым. Или вообще не надираться.
– А кто второй? – резонно поинтересовался Турецкий.
– Ты, – заявила она. – И тебе придется очень сильно постараться, чтобы заслужить мое прощение за вчерашний побег.
– А что, я в самом деле могу получить прощение? И когда же?
– Завтра утром. Не собираюсь вовсе лишать тебя семьи. Ты – способный мальчик, причину придумаешь. Потом.
– Вот как! – И подумал с холодком: «Это называется бежать впереди собственного визга. Придется опять огорчить… Вот уж где раздолье для Славкиного юмора!…»
Турецкий знал за собой такую слабость: его организм, его «эго» постоянно нуждаются в разнообразных маленьких победах – и пусть это будут симпатичные официанточки, вагонные попутчицы, даже милые проводницы, – не суть и важно, какой случай Бог пошлет. Ведь не на чью-то беду кидается он, очертя голову, во встречные ласки! Значит, срабатывает древнейшая тяга, поиск всепоглощающей взаимности. И самое лучшее случается именно тогда, когда мозги не поспевают контролировать эмоции.
Но быть послушным инструментом, а тем паче – собственностью даже чрезвычайно привлекательной, но похотливой и эгоистичной бабенки? Это уж позвольте!
И тут же услышит Турецкий полное сарказма и иронии резюме Грязнова:
– Снова огорчил девушку, Саня? А может, тебе к врачу надо?
И свой ответ:
– Увы, Славка. Я вдруг подумал, что утешение и удовольствие – это совсем не одно и то же. И редко сочетаются… Ты знаешь, в какой-то момент мне вдруг стало жалко этого мудака Силина. Действительно, старый козел.
– А вот тут ты не совсем прав, Саня, – мягко, но и безапелляционно возразит Грязнов. – Мы же с ним практически ровесники. Почему же старый? Это ты у нас все еще в козликах…
Черт возьми! Ведь придется еще и извиняться, что случайно сорвавшееся с языка к Славке не имеет ни малейшего отношения. Нет, прав был хохлацкий философ…
Глава пятая. КРУТЫЕ РЕБЯТА
Шацкий решил еще раз предпринять попытку встретиться с новым руководством «Алко-сервиса». А что ему оставалось делать? Поэтому и субботнее утро он начал с покаяния. Хоть и душа не лежала, но понимал: хуже уже никак не может быть…
За завтраком он вел себя так, будто ничего накануне не произошло. Даже поинтересовался служебными делами жены, чем привел ее в легкое изумление. Между делом сослался на собственные неприятности, которые действуют на настроение. Выходя из-за стола, полуобнял Татьяну и, поцеловав за ушком, прошептал:
– Ты прости меня, девочка… Какой-то я стал злой, несдержанный. А ты страдаешь… Я же вижу.
Она тут же собралась было начать жаловаться ему – причин было немало, но он ловко перевел разговор в нужное ему русло.
Находясь на Урале и не поддерживая никакой связи с фирмой Силина, Иван Игнатьевич, разумеется, не знал о несчастьях, обрушившихся на голову родственника. Поэтому и пожар, и разгром на базе, а также все события, связанные с пребыванием семьи Силиных в Германии, в кратком пересказе Татьяны буквально потрясли Шацкого. Сама же Татьяна знала лишь то немногое, что решилась ей в свою очередь рассказать очень, оказывается, скрытная Элина. Но и этого малого Ивану хватило, чтобы теперь, уже по-трезвому, увидеть, что тут не случайная цепь тревожных событий, а полная катастрофа. И значит, все его вчерашние предчувствия, помноженные на злость, алкоголь и очередной семейный разрыв, имели под собой основания.
Он не мог находиться в неопределенности, ясность же могли дать только конкретные факты. Ефима нет. Что-то знает Элка, естественно, она далеко не все рассказала бы сестре. По ходу дела промелькнула фамилия Авдеева, и это насторожило. Одного Авдеева, который Олег Никифорович, Шацкий знал хорошо: президент банка «Деловой партнер». Может быть, это он? Или просто случайный однофамилец? Неужели мир действительно настолько тесен, что партнерам и разойтись невозможно?…
Но Олега сейчас в Москве нету, отдыхает на морях-океанах. У него, получается, не спросишь. Остается немногое. Попробовать все-таки пробиться к новому руководству «Алко-сервиса», чтобы выяснить, что возможно. Ведь если следовать логике Ефима, он вполне был способен снова «навострить лыжи», и на этот раз без Элки, поскольку толку от нее как от козла молока. Это если судить по Танькиному рассказу.
Вообще– то сестра, конечно, несправедлива. Если по большому счету и в определенном смысле, то именно от Элки больше пользы, чем от десятка Татьян. Но сейчас думалось об этом как-то посторонне, хотя, случись такая возможность, Иван не преминул бы наставить Фимке хорошие, ветвистые рога. А если еще вспомнить, как Элка иной раз поощрительно подмигивала ему, Ивану, не оставалось сомнений, что и она очень даже не прочь. Отсюда, скорее всего, и выскочила та кошка, что пробежала между сестрицами.
Но это все абсолютная чепуха, когда речь идет о жизни и миллионах…
– Слушай, Тань, как ты считаешь, может, позвать Элку? Мы ж с тобой ей не чужие. Представь, каково ей сейчас одной! А заодно я попытался бы еще что-нибудь вытащить из нее, а? Дела-то ведь очень хреновые. Надо бы нам, наверное, как-то всем вместе…
– Ты серьезно? – Непонятно было – она смеется над ним или издевается над ситуацией. Неужели опять за старое?…
– Я – серьезно. Позвони, пригласи приехать. У меня, к сожалению, сегодня все дела стоят – суббота, будь она проклята. А теперь из-за Ефима… а-а, что говорить! – Он в отчаянии махнул рукой.
– Подожди, я опять ничего не понимаю, – перебила жена. – Какое тебе, собственно, дело до Ефима? Вас же ничто не связывает, насколько мне известно! И слава богу!
– Кто тебе сказал?
– Ты говорил всегда. И я была уверена. Разве не так?
– О-ох!… – все, что и оставалось Ивану Игнатьевичу. Да, он нигде не афишировал своих контактов с Силиным. Но теперь уже скрывать от жены служебные тайны не было причины.