— Получается, что ипостась — это форма, которую мы обретаем в другом, пересекающим наше пространство мире?
— Пока это самое правдоподобное объяснение. Магит дает нам возможность видеть и перетекать в формы другого мира, а все остальные видят только то, что привычно для их обычного мира. Магит — это что-то типа сверхпроводника между двумя мирами.
— Почему ты такой умный, Малибек? — удивился Юрий.
— У меня за плечами технический университет, между прочим, — пожал плечами тот. — Что, не ожидал?
Юрий замялся, не зная что ответить. Если правду, то обидеть хорошего парня, а кривить душой не хотелось. Выручила резкая остановка бионика, толкнувшая всех пассажиров резко вперед. Тут-то Юрий по достоинству оценил преимущества «био» над «техно» — кресло, в которое он неожиданно въехал носом, оказалось мягки и в меру упругим, чтобы погасить инерцию и вернуть его на место в целости и сохранности.
— Прибыли, — прокомментировал Боровски, — впереди авария. Вытрухайтесь! До стадиона рукой подать, дойдем пешком.
Открывшийся вид города, живущего своей жизнью, казался не просто необычным, а каким-то потусторонним, существующим будто в параллельной вселенной. Было непривычно видеть машины, ничего не подозревающих горожан, спешащих по своим, кажущимся им очень важными, делам. Сейчас Юрий смотрел на них с тихой завистью, вспоминая свои прежние будни, наполненные, как он теперь понимал, глупыми проблемами. Перед ним протекала жизнь мира, ставшая для него теперь недоступной.
— Не отставай, — Шварц грубо толкнул Юрия в плечо, — потом домечтаешь… Если живой останешься!
Группка в спортивных костюмах, семенящих в сторону стадиона, не привлекала внимание, за исключением возглавлявшего ее Боровски. Его провожали взглядом даже с другой стороны улицы, лежащей через две транспортных полосы.
— Что за спорт? — не удержался проходящий мимо пожилой мужчина.
— Трудовые резервы, — невпопад ответил, опьяневший от городской суеты Юрий.
— Динамо тоже бежит. Все бегут, папаша, — поддержал его Малибек.
Последняя фраза окончательно добила прохожего, и он еще долго стоял с раскрытым ртом, провожая удаляющуюся группу.
Стадион действительно оказался рядом. Трехметровые стены отгораживали его от города, создавая упрощенную иллюзию древнего амфитеатра. По-видимому, разрабатывающий его архитектор именно им и вдохновлялся, когда решил не делать над ним крыши, рассчитывая на круглогодичную солнечную погоду Эгейского моря.
К счастью, после прошедшего шквала с дождем наступила ясная и спокойная погода. О недавно разбушевавшейся стихии напоминали особо большие лужи, не успевшие подсохнуть на теплом асфальте, кое-где упавшие поломанные ветки и раскиданный мусор, который неторопливо собирали и паковали в большие черные пластиковые мешки рабочие в оранжевых жилетах.
Перед входом на стадион стояла пара широкоплечих молодцов в серых костюмах, ограничивающих вход особо любопытных граждан без специального на то кусочка картона. Несмотря на скучающие расслабленные позы, они ловко выцепляли пробующую проскочить мимо ребятню и кое-каких нетрезвых горожан, старающихся пройти по нахалке.
Приглядевшись к контролерам чуть повнимательнее, Юрий заметил особой формы глаза, похожие на стрекозиные и две дополнительных пары длинных тонких рук, которыми они фактически перегородили проход между собой. Юрий оглянулся кругом, но никто, из проходящих мимо, их внешность не волновала. Он подумал, что пора уже смириться с тем, что пытался сказать Тухлый и объяснил Малибек — обычные люди не видят ничего, кроме среза многомерности, привычного для их мира.
«Век бы не видеть ничего другого,» — поморщился он своим мыслям и, вздохнув, прошел мимо контролера, повинуясь указующему жесту Боровски.
— Ваша сторона северная, — услышал он за спиной голос, готовьте бойцов и ждите команды…
Где тут север, а где юг, Юрию было безразлично, он просто шел за массивной тушей ланисты, равнодушно рассматривая трибуны и игровое поле. Ничего примечательного не было ни в том, ни в другом. Старые деревянные лавки спасал от непогоды грязный дырявый целлофан, которым их небрежно укутали накануне. Но пленку экономили или ее не хватало, поэтому часть лавок был черной от пропитавшей их воды.