После заключительной воскресной службы Лиз и дедушка пришли к нам обедать, Гас тоже был с нами. У нас еще оставалось кое-что из продуктов, которые принесли нам члены общины в те дни неизвестности и горя. После обеда Гас умчался на мотоцикле, дедушка и Лиз поехали домой, отец и мать сидели на качелях и разговаривали, а мы с Джейком играли в бейсбол на переднем дворе. Родители говорили негромко, но я уловил суть их беседы. Речь шла о Брандтах.
Из всей их семьи один Эмиль пришел на похороны Ариэли. Его привез один из коллег по колледжу. В церкви он сидел позади всех, на кладбище тоже стоял в отдалении.
Мать сказала отцу, что заметила его, но в тот день не могла заставить себя заговорить с ним. Из-за этого она теперь испытывала неловкость. К тому же она ужасно терзалась из-за Карла, сострадала Джулии и Акселю и даже хотела поговорить с ними, но боялась, что они не пожелают ее видеть.
Они принялись раскачиваться на качелях, и мать спросила:
— Как ты думаешь, если я поговорю с Эмилем, он может устроить встречу? В любом случае, мне нужно перед ним извиниться.
— Мне тоже, — сказал отец. — В последнее время я был неважным другом.
— Пойдем сегодня, Натан? О, как бы я хотела сбросить всю эту тяжесть!
Джейк, видимо, тоже что-то услышал, потому что крикнул с лужайки:
— Я хочу повидать Лизу.
Я промолчал, но оставаться дома один не собирался.
— Хорошо, — сказал отец, поднимаясь с качелей. — Я позвоню.
Полчаса спустя мы вышли из "паккарда" перед воротами фермы. Эмиль стоял на веранде, держась за столб и не сводя незрячих глаз с нашей процессии, и мне в который раз подумалось, что он и впрямь видит, как мы приближаемся по мощеной дорожке.
— Эмиль, — сказала мать, сердечно заключив его в объятия.
Брандт тоже обнял ее, потом отступил на шаг и протянул отцу ладонь, которую тот схватил обеими руками.
— Я уже боялся, что этого никогда не повторится, — сказал Брандт. — Это было невыносимо. Проходите, садитесь. Я попросил Лизу принести лимонад и тарелку печенья. Сейчас все будет.
Вокруг плетеного столика стояло четыре плетеных кресла, взрослые заняли три, а я прислонился к ограждению веранды.
— Я схожу в огород. — Джейк сорвался с места и скрылся за углом.
— Эмиль, — сказала мать, — я очень сожалею о том, что произошло между нами и о том, что случилось с Карлом. Это ужасно. Это все так трагично.
— Трагедия продолжается, — сказал Брандт. — Джулия лишилась рассудка. В прямом смысле лишилась. Аксель говорит, что она угрожает покончить с собой. Большую часть времени ее поят сильными успокоительными.
— Наверное, Акселю приходится туго, — сказал отец. — Возможно ли мне с ним поговорить?
— А мне с Джулией? — подхватила мать.
Брандт покачал головой.
— Не думаю, что это хорошая мысль. — Он протянул обе руки и, хотя не мог видеть, сразу взял мать за руку. — Как ты, Рут? Только честно.
Вопрос казался таким простым с виду, но в те дни ничто не было простым, и осторожность, с которой он держал мою мать за руку, заставила меня вспомнить, как я сам недавно сравнивал ее с пустой яичной скорлупой.
Но она уже не была хрупкой.
— Это очень больно, Эмиль, — сказала она. — Может быть, так будет всегда. Но я выжила, и верю, что все будет хорошо.
Входная дверь резко отворилась, и на веранду вышла Лиза, держа в руках тарелку с сахарным печеньем и неодобрительно поглядывая на нас. Она была одета в джинсы, темно-синюю блузку и тряпичные кеды. Поставив печенье на плетеный столик, она удалилась в дом.
— Лиза, кажется, не рада нам, — заметил отец.
— Только что она была на седьмом небе, — ответил Брандт. — Хлопотала вокруг меня. Лизе для счастья нужен лишь этот заповедный уголок, и чтобы кто-нибудь в ней нуждался. В каком-то смысле этому можно позавидовать. Перед вашим приездом она собиралась работать в огороде. Теперь начнет дуться.