— Кроме убийства? — спросил я.
— Фрэнк, — одернул меня отец.
— Убийства? — Брандт понял голову, и в его незрячих глазах промелькнуло жуткое осознание. — Вот что вы думаете? Что я убил Ариэль?! Поэтому вы пришли?
Входная дверь открылась, из дома вышла Лиза Брандт и взглянула на нас с беспокойством и раздражением, как будто мы проникли сюда незаконно.
— Эмиль? — произнесла она. Поскольку из-за глухоты ее речь звучала искаженно, получилось что-то вроде "Эмиоу".
Брандт сделал знак сестре.
— Я хочу, чтобы они ушли, — пробубнила она.
Брандт повернулся, чтобы она могла прочесть по губам.
— Мы должны кое-что закончить, Лиза. Иди домой.
Она помедлила, и он добавил:
— Все хорошо. Иди. Я скоро буду.
Лиза медленно вернулась назад, словно туман просочился в дом, а я подумал, что на ее месте я бы спрятался и подслушал, но ей бы это пользы не принесло. Сквозь москитную сетку я увидел, как она скрылась на кухне, и услышал негромкое звяканье посуды.
— Значит, это правда? — спросил отец. — Ребенок был твой?
— Она не говорила о ребенке, Натан. Ни слова не говорила. И когда я узнал, что она погибла беременной, то надеялся, что отцом окажется Карл.
— Надеялся, что Ариэль спала со всеми подряд?
— Я о другом. Просто это казалось невозможным. Мы с Ариэлью были близки всего один раз.
— Она часто приходила сюда после наступления темноты, — сказал отец. — Фрэнк видел, как несколько раз она уходила из дома.
— Да, — признался Брандт. — Как-то раз она пришла поздно ночью, стояла во дворе и смотрела на мое окно.
— Ты слепой, Эмиль. Откуда ты это знаешь?
— Ее видела Лиза. Хотела прогнать, но я попросил ее не вмешиваться. Я поговорил с Ариэлью, и она пообещала больше не приходить по ночам.
— И сдержала обещание?
— Наверное, но на самом деле не знаю. Сразу после этого я попытался покончить с собой. А потом так много всего произошло.
— Она приходила той ночью, когда исчезла?
— Уверен, что нет. Иначе Лиза бы мне рассказала. Послушай, — взмолился он, — я не убивал Ариэль. Я не мог убить Ариэль. Я любил ее — своей ущербной любовью. Не так, как ей хотелось, но иначе я не мог. Ты должен поверить, Натан.
Отец закрыл глаза и молча сидел в сгущавшейся темноте. Я решил, что он молится.
— Я верю, — сказал он наконец.
Брандт словно бы мучился от физической боли.
— Думаю, ты должен рассказать обо всем Рут.
— Нет. Рассказать должен ты, Эмиль.
— Хорошо. Я поговорю с ней завтра. Идет, Натан?
— Да.
— Натан?
— Что?
— Наша дружба закончена?
— Я буду молиться, чтобы у меня достало сил простить тебя, Эмиль. Но видеть тебя я больше не желаю. — Отец поднялся. — Фрэнк?
Я тоже встал.
— Господь с тобой, Эмиль, — сказал отец на прощание. Он произнес это совсем иначе, нежели в конце службы, благословляя паству. Эти слова прозвучали, будто судебный приговор. Вслед за отцом я направился к "паккарду", мы сели в машину. Я оглянулся. Эмиль Брандт почти сливался с надвигавшейся ночной темнотой. Казалось, посиди он там подольше — растворится в ней без следа.
Мы вернулись домой, отец загнал машину в гараж, заглушил двигатель, но оба мы не двинулись с места.
— Ну что, Фрэнк?
— Я рад, что узнал правду. Но лучше бы не узнавал. Все равно ничего не изменилось.
— Знаешь, сынок, был такой древнегреческий драматург по имени Эсхил. Он писал: "Тот, кто ищет знания, должен страдать. И даже во сне боль, позабыть которую невозможно, капля за каплей проникает нам в сердце, покуда среди отчаяния, помимо воли не явится к нам мудрость, ниспосланная страшным милосердием Божьим".
— Страшным милосердием? — спросил я.
— Не думаю, что это плохо. Думаю, это за пределами нашего понимания.
— Пожалуй, мне по душе какое-нибудь другое милосердие, — сказал я.
Отец сунул в карман ключи от машины. Взялся за ручку дверцы, но не вышел. Он повернулся ко мне.
— Я еще не сказал тебе кое-что важное, Фрэнк. Община в Сент-Поле хотела бы, чтобы я стал их пастором. Я думаю согласиться.
— Мы переезжаем?
— Да.
— Когда?
— Примерно через месяц. Когда начнутся занятия в школе.
— Наверное, это хорошо, — сказал я. — Мама знает?
— Да, но твой брат не знает. Мы должны рассказать ему.
— Папа?
— Да?
— У меня нет ненависти к мистеру Брандту. В каком-то смысле мне его жаль.
— Это хорошее начало. Было бы неплохо уехать отсюда, освободив душу от вражды.
В темноте гаража мелькнул светлячок. Я понимал, что уже поздно, но не двигался.