— Заходите.
Это приглашение относилось к францисканцам. Ни один мускул не дрогнул на лице Энгеррана. Когда дверь закрылась, он снова присел на скамейку.
Настало время очередной смены караула, и он увидел, что на пост в приемной канцлера заступил тот самый стражник, который стоял здесь четыре часа назад, когда Энгерран в первый раз присел на скамейку. По равнодушному взгляду этого молодого человека Энгерран дю Гран-Селье, геройский полководец Седьмого крестового похода, бывший правитель различных провинций в Святой земле, еще раз почувствовал всю глубину своего падения.
Через четверть часа дверь в кабинет канцлера снова открылась, но лишь для того, чтобы выпустить монахов-францисканцев. Энгерран на этот раз даже не стал вставать со скамейки, а дьякон не удостоил его и взглядом. Прошло целых двадцать минут, прежде чем дьякон снова появился в дверях кабинета.
На это раз — наконец-то! — он пригласил Энгеррана войти.
Кабинет канцлера не отличался помпезностью, свойственной подобным помещениям сановников Церкви. Он скорее походил на штаб командующего армией. На расставленных по кабинету круглых одноногих столиках лежали военные карты, стены кабинета украшали батальные полотна, а на мраморных подставках красовались трофеи из далеких варварских стран. Энгеррана вдруг охватили досада от всей этой показухи, за которой крылось в общем-то не такое уж героическое прошлое бывшего военачальника. Однако эта досада была пустяком по сравнению с другим обстоятельством, уязвившим Энгеррана в самое сердце.
Канцлера Артемидора в кабинете не было.
Вместо него за письменный стол уселся молодой дьякон. Это было для Энгеррана еще одним унижением, превзошедшим все предыдущие: Брейак, друг его юности, канцлер Папы Мартина IV, отказал дю Гран-Селье в личном приеме.
Поначалу рыцарю просто не хотелось в это верить. Он смерил взглядом тщедушного дьякона. На том была красно-белая сутана и цепочка с образом святого Петра. Выражение лица дьякона походило на выражение лица воина, всегда стремящегося сражаться где-нибудь в задних рядах. Энгерран же всем своим видом показывал, что он — человек, всю свою жизнь рвущийся в первую линию бойцов. Однако в жизни зачастую преуспевают именно трусливые и вероломные люди.
— Меня зовут Фовель де Базан, — сказал молодой человек. — Я — помощник канцлера Артемидора. Он поручил мне принять вас.
— Есть какие-нибудь основания для того, чтобы он не принял меня лично? — спросил дю Гран-Селье.
— Нет.
Базан был надменным человеком. Это чувствовалось по его высокомерному тону, насмешливому взгляду и напускной любезности.
— Присаживайтесь, — сказал Базан.
Энгерран даже не пошевелился.
— Я пришел сюда по поводу моего сына, — сказал он.
— Я знаю. Эймара дю Гран-Селье.
— Мне стало известно, что король Франции отказывается принимать решение по его делу и что это дело будет рассматривать святейший отец.
— Да, именно так, поскольку это очень серьезное дело. Сохранение доброго имени людей, вовлеченных в эту историю, — и вашего имени, разумеется, — требует особого внимания к данному делу.
— Я пришел сюда, чтобы возместить ущерб, который был нанесен моему имени, моему королю и моей Церкви.
— Где сейчас находится ваш сын?
— Он заперт в моем имении в Морвилье.
— Заперт, словно пленник?
— Да. И дан приказ убить его, если он попытается сбежать. Мои люди стерегут его комнату день и ночь. Они не ослушаются меня, в этом можете быть уверены.
Энгерран говорил суровым тоном, и это напугало Базана.
— Вы, молодой человек, не можете не знать о том, что значит для меня мое имя, — продолжил бывший крестоносец. — Исходя из того, что я совершил в своей жизни во имя нашей Церкви, я полагаю, что имею право спросить, какая участь ожидает моего наследника.
— Вы знаете, какие обвинения выдвинуты против вашего сына?
— Да, мне это известно.
Эймар дю Гран-Селье стал виновником одного из самых крупных скандалов, в который были вовлечены представители знатной молодежи Франции. Будучи человеком решительным, он бросил начатую им блестящую военную карьеру, чтобы неожиданно для всех заняться религиозной деятельностью. Хотя Эймар был единственным наследником Энгеррана, тот благосклонно отнесся к такому выбору своего сына. И в самом деле, разве его крестным отцом не был Людовик IX — король, провозглашенный впоследствии святым? Отцу юноши тогда и в голову не приходило, к чему может привести это неожиданное увлечение сына. На церковном поприще — как перед этим и в армии — Эймар проявил недюжинные способности. Авторитет его семьи помог ему в кратчайшие сроки получить сан священника. Молодой священник тут же предложил создать новый монашеский орден: наподобие многочисленных организаций нищенствующих монахов-проповедников, начавших быстро плодиться в странах Западной Европы после невиданного успеха, достигнутого на этом поприще Франциском Ассизским и Домиником де Гузманом. Будущий аббат дю Гран-Селье рассчитывал опираться на домашние церкви, имеющиеся в замках и дворцах знати, а также на небольшие монастыри, действующие под эгидой крупных феодалов Франции. Дело в том, что у любого знатного французского рода на принадлежащих ему землях имелись те или иные культовые сооружения, построенные для проведения церковных служб за здравие живущих представителей рода и за упокой умерших. Каких-либо ограничений на создание подобных религиозных очагов не существовало, и их относительная независимость была явно не по душе Риму. Эймар ратовал за то, чтобы навести в этой сфере хоть какой-то порядок и подчинить образуемому им ордену все эти мини-церкви и мини-монастыри, причем исключительно под патронатом Римско-католической церкви. Юноша вместе со своими единомышленниками принялся собирать средства, чтобы оказывать материальную поддержку беднякам, живущим на землях, принадлежащих знатным французским родам. Авторитет семьи и его собственная расторопность позволили ему творить на этом поприще буквально чудеса. В обстановке всеобщего энтузиазма был создан новый орден, названный орденом братьев Порога. Этот орден получил поддержку короля и знатных семей Франции, а его создание было узаконено буллой[37] Папы Римского.
Затеянное Эймаром дело быстро набирало обороты. Денежные пожертвования потекли рекой, и вскоре в составе ордена уже было примерно сорок священников и монахов — как служащих при том или ином храме, так и странствующих. Поначалу все происходило в полном соответствии с обетами, данными дю Гран-Селье. Лучшие семьи Франции доверили свои домашние церкви и фамильные склепы братьям Порога. Повсюду распространялись слухи о благодеяниях братьев в бедствующих регионах и о том, что жители этих регионов встречают их с ликованием. Всех охватила эйфория. Но по прошествии года с начала деятельности ордена поползли совсем другие слухи. Костяк созданной Эймаром организации составляли его старые армейские приятели, отнюдь не отличавшиеся благопристойным нравом. Злые языки даже говорили, что эти его дружки — настоящие безбожники, что они насмехаются над вверенными им фамильными реликвиями и что они не гнушаются использовать собранные ими на религиозные цели средства совсем не по назначению. И в самом деле, средства, затрачиваемые орденом на благотворительность, были просто ничтожными по сравнению с огромными суммами, жертвуемыми французской знатью братьям Порога. Эти так называемые «нищенствующие монахи» позволяли себе все более и более роскошно одеваться. Однако эти нападки на орден не имели последствий, потому что ордены нищенствующих монахов, которым удавалось собрать большие средства, традиционно подвергались ожесточенной критике, а потому никто уже не обращал на нее внимания. Эймар и его сотоварищи, подражая клюнийскому монашескому ордену,[38] внедрили в обиход понятие «столовый прибор для бедного родственника»: отныне в знатных французских семьях, являвшихся приверженцами ордена Порога, после смерти кого-либо из родственников продолжали во время трапезы подавать еду и для усопшего, однако на его место за столом сажали кого-нибудь из местных бедняков, причем обращались с ним так же учтиво и заботливо, как и с умершим родственником при его жизни. Данному нововведению рукоплескало буквально все королевство. Со стороны Эймара дю Гран-Селье это был очень удачный и своевременный ход для отвлечения внимания от того, что происходило внутри ордена. Однако близкие к ордену люди прекрасно знали, что его руководство вовсю предается самым что ни на есть низким солдафонским порокам. В частных церквях неоднократно организовывались пьяные оргии, причем прямо под распятием. Туда приводили молодых женщин, которых сначала спаивали вином, а затем, чтоб те не сопротивлялись, связывали ремнями и насиловали. Казавшиеся вначале свойственными молодежи шалостями, эти оргии постепенно способствовали полной моральной деградации их участников, преступивших все мыслимые и немыслимые нормы общественного поведения. Руководители ордена совращали подростков, проводили языческие ритуалы, пили первую кровь из лона изнасилованных ими девственниц. Однажды ночью они выкопали из могилы скелет бывшего аббата и, прикрепив его к креслу и усадив на почетное место, провели одну из своих «черных месс».[39] Каждая новая выходка была изощреннее предыдущей. Богохульство и кощунство достигли своего апофеоза в ночь празднования второй годовщины основания ордена: Эймар дю Гран-Селье организовал в стоявшей в глубине леса одинокой часовне торжественную церемонию своего бракосочетания с Богоматерью. Во время церемонии для имитации присутствия Девы Марии поставили ее алебастровую статую. Обряд бракосочетания был совершен настоящим епископом Римско-католической церкви, польстившимся на предложенную ему за это большую сумму. Затем привели двенадцатилетнюю крестьянскую девочку, которая должна была олицетворять Деву Марию во плоти. Девочка была зверски изнасилована «женихом» и его дружками. Однако, несмотря на истязания, которым она при этом подверглась, девочка выжила. Она и рассказала о том, что творят братья Порога.
38
Клюнийский католический монашеский орден был образован в аббатстве Клюни в Бургундии в X в.