Выбрать главу

— Добрый день, ваша светлость.

Старик с удивлением смотрел на дьякона.

— Его высокопреосвященство канцлер хотел бы с вами поговорить, — сказал дьякон. — Вы можете последовать за нами?

— Он здесь?

Дьякон кивнул.

— Да, он в той повозке. Езжайте следом за нами.

* * *

Вслед за повозкой Артемидора Энгерран дю Гран-Селье доехал до северного предместья Рима. Они прибыли на виллу, окруженную садами с тщательно подстриженными деревьями. Главное здание виллы, построенное из гладко обтесанных белых камней, было настоящим архитектурным шедевром. Правда, оно выглядело довольно просто: его не украшали ни скульптуры, ни фигурные зубцы, ни какие-либо другие детали. Во дворе стояло несколько крытых повозок.

Дю Гран-Селье и Артемидор встретились у основания лестницы, ведущей к входу в этот дом.

— Ты совсем не изменился! — воскликнул канцлер, схватив Энгеррана за рукав с таким видом, как будто они расстались лишь вчера. — Столько лет прошло, а ты все такой же пылкий. Чуть что не так — и уже разворачиваешь оглобли и с гордым видом отправляешься к себе домой. Как видишь, я не забыл, какая у тебя горячая кровь, Энгерран. Я знал, что мне нужно поторопиться, чтобы успеть перехватить тебя.

— Я всегда хорошо чувствую, когда наступает момент уехать, — ответил рыцарь. — Разве мне не дали однозначно понять, чтобы я убирался?

— Да ладно, друг мой! Мы ведь находимся в Риме, а не при дворе короля Людовика. Здесь не следует ничего принимать слишком всерьез: ни то, что говорят, ни то, что пишут.

— Очень удобная позиция.

— Такая уж она — эта римская политика: ее опорными столпами являются всевозможные ухищрения и притворство. Здесь главное — это форма, а все остальное — тайна за семью печатями. А сейчас иди за мной, ты все поймешь позже.

Артемидор очень располнел. Его тройной подбородок терся о воротник пурпурного одеяния. У канцлера были маслянистый взгляд любителя поесть и изрядное брюшко, которое приверженцы проповедовавшегося Христом воздержания клеймили позором со всевозрастающим гневом. Энгеррану было трудно узнать в этом подагрического вида человеке того бравого рыцаря, с которым жизнь некогда свела его на Мальте.

Канцлер проводил своего гостя внутрь дворца через помещения, в которых толпилось множество людей. Появления канцлера и его спутника почти никто не заметил. В коридорах витали запахи жареного мяса и лука, и все внимание присутствующих было поглощено банкетом. Здесь были куртизанки, солдаты в затейливых нарядах и священники с подведенными тушью глазами. Энгерран не знал никого из них, если не считать троих францисканцев, которых он уже видел накануне в приемной канцлера. Все трое монахов, похоже, были не в восторге от этой пирушки.

— Мы прибыли в гости к господину Шендоле, — сказал Артемидор. — Здесь празднуются крестины моего племянника. Мы всегда используем подобные мероприятия, которые носят отчасти публичный, отчасти личный характер, для наших встреч.

— Кто это мы?

Артемидор слегка улыбнулся. Эта улыбка показалась бы зловещей, если бы десна канцлера не были бы такими распухшими и дряблыми.

— Ну, скажем, группа друзей.

Энгеррана сопроводили в цокольный этаж здания, где находился большой сводчатый зал. Низкий потолок был покрыт копотью. В зале горели три люстры с толстыми свечами. Этого явно не хватало, чтобы осветить помещение по всей его длине.

Прибывший рыцарь увидел двенадцать мужчин, сидевших вокруг стола, вмурованного одним краем в каменную стену. Артемидор представил Энгеррана присутствующим, однако никто из них не соизволил назвать свое имя.

— Друг мой Энгерран, — обратился к нему канцлер, — мы сразу перейдем к делу. Ситуация нам в общем и целом ясна. Секретный комитет при Папе Римском благосклонно отнесся к ходатайству относительно твоего сына, а также к тем усилиям, которые ты, по-видимому, готов предпринять для искупления грехов своего наследника. Святейший отец отверг твои намерения. Да он и не мог их принять. Во-первых, потому что он просто не понимает, что такое дух рыцарства; во-вторых, приняв подобную жертву от человека с таким громким именем, как твое, он, если бы об этом вдруг стало известно, мог бы испортить свои отношения с французской знатью. Поэтому он согласился сохранить эту историю по возможности в тайне, однако он требует голову твоего сына — просто чтобы подстраховаться.

Энгерран стоял неподвижно, как мраморная статуя.

— И если ты сейчас находишься здесь, перед нами, то это потому, что только мы можем заставить его изменить свое мнение.

— На основании чего?

— На основании чего? На основании того, что мы, скажем так, являемся… «теми, кто вершит текущие дела». Это очень важная функция, возникшая исторически, причем, в общем-то, стихийно. Видишь ли, Папы не сменяют друг друга в Риме так же легко, как французские короли, у которых, на их счастье, всегда оказывается под рукой взрослый наследник, способный занять трон. А между смертью одного понтифика и избранием следующего могут пройти месяцы, а то и годы. В течение этого переходного периода необходимо обеспечивать неуклонное проведение в жизнь политики Церкви. Этим мы как раз и занимаемся. Мы своего рода «папы римские» переходного периода.

— Но Мартин IV жив-здоров и находится при власти. Почему вы вдруг стали оспаривать его суверенитет? Вы что, пойдете против его воли?

Артемидор неожиданно бросил на рыцаря суровый взгляд.

— А потому, что мы знаем, каково это — положить крест Туниса к чьим-то ногам!

Присутствующие заерзали на стульях и стали перешептываться.

— Ты готов пожертвовать многим ради спасения своего сына, — продолжал канцлер. — И хотя совершенные им грехи просто ужасны, мы можем понять твои отцовские чувства и твое — так свойственное французам — стремление сберечь свою репутацию. Мы готовы быть благосклонными к тебе в обмен на кое-какие небольшие услуги с твоей стороны.

— Я не очень-то люблю предложения конфиденциального характера, — сказал Энгерран. — Особенно когда они делаются в подвале.

— Замечательно! Мы тоже этого не любим! — канцлер едва не прыснул со смеху. — Как и все нормальные люди, мы знаем, что правде соответствует яркий свет. Тем не менее добиться чего-либо в политике можно лишь в обстановке конфиденциальности. А как ты хотел? Люди творят свои дела именно таким образом, и мы тут не в силах что-либо изменить.

— Почему я должен все это выслушивать?

— Потому что я — канцлер Папы Римского и потому что из сидящих перед тобой двенадцати человек кто-то обязательно станет следующим хозяином Рима. Мы — твой лучший и твой единственный шанс. Кроме того, наши предложения очень даже дельные.

— Я слушаю.

— Все очень просто. Мы хотим, чтобы ты купил земли.

— Купил земли?

— Да. Для нас. Для Церкви. Ты, безусловно, знаешь, что наш христианский образ жизни и церковные обряды значительно изменились за несколько последних поколений. Мы сумели придать христианскую окраску многим традициям, зарожденным еще в языческие времена. Освящение речной водой заменено нами крещением в храме водой из кропильницы. Обряд бракосочетания совершается исключительно в наших церквях, и только мы имеем право расторгать брачные узы. Даже посвящение в рыцари отныне происходит только с санкции епископа и не признается действительным, если меч не был освящен Церковью. Мертвые тоже находятся под опекой Христа. Кладбища теперь входят в ведение Церкви. Положен конец языческим похоронным обрядам, сопровождавшимся попойками, жертвоприношениями и чревоугодием. Отныне лишь богослужение сопровождает души умерших в мир иной. В общем, как ты видишь, мало-помалу жизнь людей приводится в соответствие с заветами и учением Господа.

— Я рад этому, — сказал Энгерран.

— Тем не менее есть еще одна область, в которой нам не удалось сломать старые традиции. Это — право на владение землей. Особенно во Франции. Феодалы — вассалы короля — упорно отказываются передавать свои земли духовенству. Они предпочитают продавать их друг другу, давать в виде приданого или отписывать королю. У вас, во Франции, владение землей — это престиж. Символ древности рода, династии! В данном вопросе люди придерживаются древних обычаев, с этим ничего нельзя поделать.