— Откуда нам знать? Их рисуют жрецы. Только они знают, в чем смысл этих черточек.
— И что, у вас нет даже никаких предположений?
Мабель и ее сын ответили, что нет. Кюре вдруг вспомнил, что эта женщина совсем недавно овдовела.
— А в каком возрасте умер ваш муж?
— В каком возрасте?.. Не знаю…
— Большинство людей, которых я видел здесь, принадлежат практически к одному поколению… Ваш муж был одного возраста с Сетом и Тоби?
— О нет! Нет… — запротестовала Мабель. — Нет… Он был намного старше… много-много старше…
Энно Ги добросовестно записывал все эти сведения на свои листки.
Марди-Гра разбудил своего хозяина посреди ночи. На всю деревню раздавались чьи-то крики.
— Маленькая Саша вот-вот родит, — сказал великан.
Кюре выбежал из хижины. Все жители собрались на берегу большого болота. Энно Ги пробрался в центр толпы. Там, возле самой воды, он увидел беременную девушку, уложенную в полуголом виде на снег. Ее окружили трое жрецов. Она извивалась и кричала от боли. Жрецы периодически зачерпывали из болота ковшиком воду и смачивали этой ледяной водой лоб и внутреннюю поверхность бедер девушки. Энно Ги даже вздрогнул от негодования. Он схватил руку стоявшего рядом с ним Лолека.
— Если они будут продолжать это делать, — сказал он, — девушка умрет еще до того, как ребенок издаст свой первый крик.
— Это священный обычай, — ответил мальчик. — В другое время года роды проходят прямо в болоте, чтобы ребенок родился в священной воде и явился на свет уже очищенным. Зимой, конечно же, это невозможно, поэтому жрецы обливают болотной водой мать и новорожденного, чтобы имитировать процедуру родов в священной воде.
— Но мать в таких условиях не сможет выжить, — настаивал священник.
— Очень часто они умирают на следующий день от переохлаждения или же их лоно не закрывается после рождения ребенка. Но не мы это придумали. Если бы боги хотели, чтобы все было по-другому, они попридержали бы плод в чреве матери до более подходящего времени года.
На следующий день кюре, как и все жители деревни, участвовал в похоронах юной Саши, которая умерла, так и не сумев родить. Церемония проходила на уже знакомом Энно Ги маленьком кладбище.
Присутствующие вели себя довольно спокойно. Смерть девушки рассматривалась как грустное событие, но она не вызывала у них такого горя и отчаяния, как потеря близкого человека у христиан. Возле жрецов Энно Ги заметил загадочный предмет, скрытый под красно-желтым покрывалом. По своей расцветке это покрывало было похоже на балахон Сета.
Умершая была абсолютно голой: ни одежды, ни савана. Эта откровенная нагота — круглый живот все еще вздымался над телом девушки — сильно шокировала Энно Ги и его двоих товарищей. Но жители деревни, похоже, не видели в этом ничего неприличного. Мужчины, как здесь было заведено, вырыли глубокую яму, чтобы труп можно было расположить в могиле в стоячем положении.
Священника удивила еще одна деталь: Сет вставил между век усопшей две щепки, чтобы у нее остались открытыми глаза даже под землей.
Энно Ги спросил у Лолека, зачем это делается. Мальчик ответил, что это древний обычай, целью которого являлась подготовка ко дню возвращения мертвых.
— Когда ее душа вернется в этот мир, — пояснил Лолек, — и найдет свое тело, оно будет уже готовым, даже глаза будут открытыми.
Лицо Энно Ги расплылось в широкой улыбке. Ему понадобилось больше двух недель, чтобы наконец обнаружить в этой деревне первый признак, первый росток, имеющий, безусловно, христианское происхождение.
«Воскрешение плоти».
Священник на это уже даже и не надеялся.
20
Шюке шагал по улицам Парижа нога в ногу с охранником, предоставленным в его распоряжение архивариусом Корентеном То. Они шли по кварталам города, пользовавшегося самой что ни на есть дурной славой. Лишь мирская одежда монаха позволяла ему проходить здесь без особых приключений: «святош» в этих кварталах не очень любили.
Присланный архивариусом охранник объяснил викарию, что он ищет баржу, собираясь на ней без всяких приключений подняться по реке до города Труа. Однако в такое время года плавать по Сене решались обычно лишь контрабандисты. Охранник знал один постоялый двор, где можно было навести справки о курсирующих по реке суденышках. Шюке удивился, увидев, что этот человек, находящийся на службе в архиепископстве, чувствует себя как рыба в воде в квартале с такой сомнительной репутацией.
Несмотря на возникшие в его душе опасения, викарий все же согласился с охранником. В общем-то, сама идея путешествия по реке была прекрасной. Ему не пришлось бы тратить на путешествие столько времени и усилий, сколько он потратил, добираясь из Драгуана в Париж.
— Нужно найти баржу понадежней. На это у нас может уйти несколько дней, — сказал охранник.
— А почему бы архиепископу не выделить нам какое-нибудь суденышко?
— А потому что он просто не в курсе. О вашем деле в настоящий момент известно только старшему архивариусу и мне.
Они зашли в небольшое убогое заведение, называемое постоялым двором «Белый сокол», и сняли одну комнату на двоих. Охранник тщательно осмотрел задвижку двери.
— В этом квартале мы легко найдем авантюристов, которые нам и нужны.
Шюке упорно таскал с собой свой таинственный деревянный ящик.
— Неразумно расхаживать здесь с таким вот предметом, в котором, по всей видимости, есть что-то ценное, — предостерег викария охранник.
Шюке в ответ молча открыл ящик и показал его содержимое…
Обитатели этого квартала были колоритными фигурами, не уступающим персонажам какого-нибудь приключенческого романа. Здесь можно было встретить мнимых слепых; дрессировщиков пантер, ютящихся в комнатушках вместе со своими животными; старых моряков, зарабатывающих на жизнь перепродажей того, что привозилось с южных морей; сутенеров, предлагающих свой «товар»; скупщиков краденого, уже подыскивающих к весне себе клиентов. Подобные районы можно было отличить от остального города по нескольким бросающимся в глаза признакам: здесь было гораздо больше торговцев, попрошаек на перекрестках, рыжеволосых потаскушек, военных патрулей… Этот маленький мирок сильно преображался именно зимой, поскольку как раз в это время года в Париж стекалось самое большое количество всяких бродяг и проходимцев.
Вскоре охранник викария узнал, что из Нуайана в Эну должна отправиться плоскодонная баржа. Попав на нее, можно было бы высадиться в Труа. Баржа возвращалась в Эну порожней, а потому ее хозяин искал какой-нибудь небольшой попутный груз, чтобы можно было, не привлекая внимания, перевезти его и тем самым покрыть расходы на обратную дорогу.
— Это как раз удобный случай, — сказал охранник викарию. — На пустом судне всегда безопаснее. Тем самым можно избежать придирчивого досмотра Речной стражи. Интересующая нас баржа называется «Финикия». Сегодня вечером мы выедем из Парижа в Нуайан. У меня есть пропуск. Без него охранники ворот у моста Гран-Пон тщательно обыскали бы вас и тут же позвали бы сержанта.
— Почему?
— Потому что есть две вещи, которые торговая администрация запрещает вывозить из Парижа: деньги и трупы. Из-за останков вашего епископа у нас могли бы возникнуть большие неприятности.
Те письма, которые Шюке взял у Альшера де Моза, сейчас лежали у него за пазухой. Охранник знал о содержимом ящика викария, но он пока ничего не знал о существовании этих писем.
Викарий и его охранник вернулись на постоялый двор «Белый сокол». В общем зале на первом этаже Шюке увидел монаха, преспокойно стоящего среди какого-то сброда.
— Я думал, что на монахов здесь косо смотрят, — сказал викарий.
— Да, но это не монах. Он просто нацепил рясу, но на самом деле это всем известный проходимец. Я его хорошо знаю. Подождите меня, он может быть нам полезен.
Охранник протиснулся в центр толпы. «Монах», увидев его, обрадовался. Они вполголоса перекинулись парой фраз и затем поднялись на второй этаж, в комнату, которую охранник снимал вдвоем с Шюке.