— Помочь? — переспросил Флори.
Гийемина показала на свою подружку.
— Только Кретьеннотта может их видеть и слышать. С тех самых пор как потеряла дар речи. Они хотели предупредить тебя… Но ты их не слушал и думал, что они тебе лишь мерещатся!
Флори вспомнил о «Книге сновидений».
— Предупредить меня? — спросил он. — Предупредить о чем?
— Это тебе лучше знать, — вдруг впервые заговорила Кретьеннотта Пакен. — Открой пошире свои глаза. Открой их пошире!
Обе девочки с тихим смехом стали удаляться от оторопевшего Флори.
Мальчик еще долго стоял на этой улочке, пребывая в задумчивости. «Книга сновидений» не соврала. Что-то назревало… какая-то большая опасность… Мальчик уже не сомневался: что-то должно случиться либо с деревней Эртелу, либо с Энно Ги… возможно, во время его, Флори, отсутствия…
Наконец мальчик с обеспокоенным видом быстро зашагал по улице. Он швырнул сверток с личными вещами Премьерфе к порогу хижины его вдовы и, не замедляя шаг, пошел прочь из города.
Он прошел с понуро опущенной головой мимо развилки дорог, ведущих к Домину и Бефе: там до сих пор стояла маленькая статуя Девы Марии. С наступлением тепла снег, с помощью которого Энно Ги когда-то прилепил отвалившиеся от нее кусочки, растаял, и эти кусочки снова валялись на земле…
Если бы Флори в этот момент внимательно посмотрел по сторонам, то заметил бы, что по дороге, со стороны Бефе, движется большая темная масса.
Солдаты Жорже Ажа и Эймара дю Гран-Селье прибыли в епархию Драгуан.
Однако мальчик, погруженный в мрачные мысли о надвигающейся беде, пошел совсем другой дорогой. И ничего не заметил.
19
Энно Ги попытался мысленно восстановить те события, которые имели отношение к имитации Апокалипсиса и ее последствиям.
Изолированность деревни Эртелу поначалу была вызвана заболоченностью окружавшей ее местности, а также двумя эпидемиями, в результате которых население деревни сильно уменьшилось. Затем эта изолированность искусственно поддерживалась чиновниками с целью проведения какой-то преступной махинации.
Вся эта история канула бы в Лету, если бы рыцарь с двумя своими детьми не заблудился в прошлом году в этих болотистых землях и если бы местные жители — в силу своих диковинных верований — не приняли бы их за демонов и, убив, не бросили бы их трупы в речку…
Энно Ги попытался вытянуть еще какие-нибудь сведения из старого комедианта, расположившегося вместе со своей труппой в убежище в овраге. Но из этого ничего не вышло: жизнь в старике постепенно угасала, он мучился от воображаемой им раны в боку и полностью ушел в себя.
Единственным человеком в деревне, с которым Энно Ги решился поделиться своими открытиями, был Сет. Он оказался человеком достаточно восприимчивым и совершенно спокойно выслушал рассказ, так сильно противоречивший его религиозным убеждениям и представлениям об истории деревни.
Священник объяснил Сету, как дурачили их предков и каким образом их пытались заставить думать, что наступил конец света. Почему жители деревни не смогли понять, что все это — лишь мистификация? Почему они приняли за правду ту жуткую трагикомедию, которая была перед ними разыграна? Энно Ги этого не знал. Однако он считал, что после такого жесткого психологического воздействия, после лицезрения подобных сцен люди не могли не измениться… Многое, касающееся их сегодняшней веры, их нынешнего миропонимания, всего того, что завещали им их предки, а также их ритуалы имели, по всей видимости, самое прямое отношение к тому жуткому событию.
Сет слушал, как Энно Ги, тщательно подбирая слова, пытался мало-помалу разобраться во всей этой мешанине открытий и догадок. Сет согласился с тем, что есть кое-какие совпадения: религия их предков действительно базировалась на идее о том, что мир вдруг прекратил свое существование и в момент этой ужасной вселенской катастрофы они оказались единственными людьми, которым волею богов было суждено выжить.
Сет был готов поверить тому, что рассказал кюре, однако он заявил, что ни в коем случае нельзя сообщать обо всем этом остальным жителям деревни. Подобные откровения могли оказаться слишком тяжкими и неприемлемыми для жителей деревни и могли вызвать откровенно враждебную реакцию.
— Но разве вы не понимаете, какое большое значение имеет вся эта история? — вдруг спросил Энно Ги.
Сет недоуменно пожал плечами.
— Ну и что это нам дает? — сказал он. — Эта новость внесет в наше сознание столько же хаоса, сколько внес в свое время пресловутый ложный Апокалипсис в сознание наших предков, если здесь действительно произошло подобное событие. Нужно ли нам это? Никто из жителей не готов к тому, чтобы услышать такую правду… Поэтому давайте пока не будем никому ничего говорить. Не следует, друг мой, будоражить умы и души этих людей.
Энно Ги ничего не ответил. Слова Сета его не убедили.
20
Отряд, возглавляемый Эймаром дю Гран-Селье, встретился с отрядом, приведенным из Пасье епископом Жорже Ажа, на большой поляне у самой границы епархии Драгуан. Всего в составе двух отрядов насчитывалось около пятидесяти человек.
Не успели Эймар и Жильбер де Лорри спешиться, как к ним тут же подошел Ажа. Он объяснил им цель экспедиции в Эртелу, охарактеризовав ее жителей как опасных еретиков и красочно описав, как они надругались над верой Христовой и убили троих ни в чем не повинных путешественников. Убийство епископа Акена, по словам Ажа, тоже было на их совести. Подобная пламенная речь возымела должное воздействие на обоих юношей: стремление подчинения было в Эймаре все так же сильно, как и на момент завершения процедуры его «очищения», которую проводил Дрона, а Жильбер был еще очень молод для того, чтобы на него можно было произвести впечатление воинственной речью.
В руках Ажа держал старенький пергамент. Это была превосходно составленная карта деревни Эртелу и ее окрестностей. Судя по ее состоянию, этой картой пользовались уже много раз…
21
Викарий Шюке, по-прежнему под вымышленным именем пребывая в возглавляемой настоятельницей Николь обители в Риме, сидел в своей келье и писал. Он заканчивал составлять заметки, один экземпляр которых остался в Труа у аббатисы Даны.
На дворе стояло апрельское утро. Перо тихо скрипело по шершавому пергаменту. Вдруг в дверь тихонько постучали. Викарий сказал: «Войдите!», не прекращая писать. Он подумал, что это пришел слуга. На то время пока Шюке находился в обители Святой Схоластики, ему в услужение дали молоденького монаха из соседнего монастыря. Поскольку ни одной монахине нельзя было общаться с «господином из Труа», настоятельница Николь обратилась в соседний мужской монастырь с просьбой временно направить к ней монаха.
Маленькая деревянная дверь открылась с привычным скрипом. Шюке по-прежнему сосредоточенно писал. Затем, не услышав ни звука деревянных башмаков монаха-слуги, ни дребезжания чаши, которую монах приносил ему каждое утро, викарий приподнял голову. И тут, в нескольких шагах за спиной Ансельма де Труа, раздался чей-то зычный голос:
— То, что вы делаете, брат Шюке, — очень опасно.
Викарий резко обернулся. Перед ним стояли четверо мужчин. Трое из них были одеты в коричневые рясы, перетянутые вокруг живота грубой веревкой. Это были монахи-францисканцы. Те самые, которых дважды встречал Энгерран дю Гран-Селье; они же привели отца Мерля в канцелярию к де Базану. Эти трое благообразных церковников являлись самыми влиятельными советниками самого Папы Римского. Люди, любившие позлословить по поводу сильных мира сего, окрестили их «троицей Мартина». Их звали Фожель, Шобль и Бидю.
Позади них, все еще в дверном проеме, стоял Корентен То, архивариус из Парижа. Викарий насторожился.
— Не пугайтесь, — сказал Фожель. — Мы пришли, чтобы вам помочь.
Шюке прикрыл свои заметки и заслонил их своим телом, повернувшись лицом к вошедшим.
— Мы действуем в интересах Папы Римского Мартина, и только его одного, — заявил францисканец. — Мы никоим образом не связаны с теми, кем интересуетесь вы и кем еще до вас интересовался ваш патрон Акен.