К сожалению, Никите пришлось уходить, рано утром, ему предстояло вылететь в командировку. Никогда он не покидал город с чувством, неправильности происходящего. Он не должен улетать, не должен оставлять Таю со Степкой одних. Он еще не готов на такой срок расставаться с ними. Но обязательства не давали ему шанса оставаться в Москве. Оставалось только, по быстрее разобраться с делами, чтобы вернуться к своей маленькой семье. Он в дверях расцеловал своих любимых, и строго настрого погрозив пальцем, наказал вести себя хорошо, выздороветь и дождаться его приезда. Тая со Степкой дружно отдали честь и заверили его, что так и будет. Уходить не хотелось, но Тая со смехом повернула его лицом к входной двери:
- Езжай, чем раньше уедешь, тем быстрее вернешься. Мы никуда не денемся. Все пока – она, встав на цыпочки, чмокнула его в щеку. Махнула рукой и захлопнула за ним дверь.
Ночью, прижимая к себе хрупкое тельце Степки, Тая, прокручивая в голове события случившиеся за последние дни поняла, что неожиданно для себя, Никита не вызывает у нее внутреннего отторжения, более того, ей комфортно с ним, и она уже скучает по его улыбке, по чуть хрипловатому голосу. Ей стало грустно от того, что завтра он не придет, не наденет на ноги детские ванночки, по недоразумению названные его тапочками, не будет заполнять собой ее маленькую кухню и смотреть на нее глазами кота из «Шрека», выпрашивая беляш со сковородки. Ей нравились его прикосновения, они не вызывали желания срочно бежать и тереть себя мочалкой, наоборот, ей хотелось, чтобы этих прикосновений было больше. Когда она осознала то, в чем призналась самой себе, щеки вспыхнули, тело охватил жар, Тая осторожно отодвинулась от Степана и пошла переживать на кухню. Через час, достигнув внутреннего согласия всех своих чувств, признавшись себе, что ей нравится Никита, и она не будет отталкивать его, она поплелась спать.
Все дни, пока Никита был в командировке, они созванивались несколько раз на дню. А поздними вечерами, они разговаривали по телефону часами. Откуда только темы для разговоров брались. Обсуждали прошедший день, дела на работе, переговоры, что и как делает Степка, что кашель еще не прошел, вспоминали свое детство, да мало ли было тем, если очень не хочется класть трубку. Эти разговоры сблизили их еще сильней, но их было так мало и ей и ему. Хотелось не только разговаривать, но и смотреть в глаза, держаться за руки, просто сидеть рядом и ощущать присутствие друг друга. Казалось, что эта бесконечная командировка никогда не закончится, но наступил день, когда Никита сообщил, что завтра прилетает. Таю охватило беспокойство. Да, она ждала его приезда, но ей вдруг стало страшно, а если она все себе придумала, и увидев его, не почувствует того, что чувствовала к нему раньше. Не знала, хочет ли она этого, ведь так было спокойно, когда он был на расстоянии. Она злилась от того, что не могла разобраться в себе. Старалась не показать своего беспокойства Степке. Но когда раздался звонок в дверь, и на пороге она увидела Никиту, все сомнения вылетели у нее из головы. Его большие руки принесли ей тепло, защищенность, много всего, от чего внизу живота запорхали бабочки.
Уже вечером, когда Степка спал в своей кроватке, в обнимку с медведем и роботом счастливый и уставший, Тая и Никита сидели в зале и смотрели какой-то фильм катастрофу. Никита подтянул к себе девушку, уложил ее голову к себе на колени и перебирал ее роскошные волосы, не отрывая глаз от экрана. Тая была готова урчать под едва ощутимой лаской. Рука Никиты незаметно переместилась на ее плечо, потом его большой палец стал обводить контуры ее бровей, скул, губ. Тая чуть повернула голову, чтобы ему было удобнее обследовать ее лицо. Глаза были прикрыты, и она вся была сосредоточена на ощущениях, которые дарил Никита. Как давно ее касались мужские руки, да она еще два дня назад была уверена, что никогда этого не позволит, не сможет переступить свою брезгливость, невольный внутренний запрет на прикосновения, который держался почти пять лет и вот он рухнул в одночасье. На экране рушились дома, падали машины, кричали люди, но этим двоим, на диване, было гораздо важнее те чувства, которые они вызывали друг у друга. Никитины пальцы прошлись по густым ресницам, по крыльям носа обвели по контуру родинку, губы. Тая попыталась сдержать невольную дрожь, охватившую ее. Когда его палец оказались на губах девушки, ротик приоткрылся и она розовым, как у котенка язычком, лизнула его. Палец замер, а девушка, осмелев, втянула его в рот и стала посасывать как конфету. Никита тяжело задышал, другой рукой развернул ее на своих коленях поудобней, аккуратно освободил из плена свой палец и продолжил обследование. Длинная шея, тоненькие ключицы, впадинка между ними. Пуговицы трикотажной кофточки, сами выскользнули из петель, под напором него пальцев открывая его взгляду, грудь в сиреневом бюстгальтере. Полные атласные полушария, очерченные кружевом, вызвали у него восхищение, и желание освободить ее грудь полностью. Он осторожно просунул руку под кружево, ощутив ей всю полную упругость увенчанную горошиной соска. Захотелось не только ощутить, ее рукой, но и увидеть, коснуться губами и он бережно сдвинул кружево вниз. Его взору открылось восхитительное зрелище, при взгляде на которое голова сама пошла вниз, и зубы захватили такую сладкую горошину, которая под ласками языка стала еще тверже. Пока его рот был занят одной грудью, рука освободила из кружевного плена вторую. Никита отклонился, чтобы рассмотреть открывшееся ему зрелище:
- Ты так прекрасна. Такая полная грудь. Посмотри, какие красивые соски, цвета малины – он обвел пальцем один из них по кругу. Затем желая освободить руку, на которой лежала Тая, пристроил ей под спину диванные подушки. Затем захватил уже оба соска и потянул вверх. Тая застонала. Она наблюдала за действиями Никиты, из-под опущенных ресниц. Что Никиту возбуждало еще сильнее. Он глядя ей в глаза, покатал горошины сосков между пальцами и снова потянул их. Девушка всхлипнула, но не шевельнулась, и не отвела от него взгляд. Никита облизал пальцы и снова занялся сосками. Он тянул их, захватывая все большую часть малиновых кружочков. От прилившей к ним крови они потемнели и стали твердыми как камешки. Никита, не выпуская взгляда девушки, медленно нагнулся и вобрал себя один из сосков.
Вдруг раздался грохот. Никита еле-еле успел подхватить Таю, чуть не скатившуюся с его колен
- Что это было? – встревоженно спросила она, лихорадочно приводя одежду в порядок. Никиту, непонятно от чего, била мелкая дрожь, то ли от неожиданности, то ли от неудовлетворенного желания. Они встали с дивана, Никита обнял девушку за плечи и они вышли в коридор. Сначала заглянули в комнату Степки. В свете ночника было видно, ребенок спокойно спал, и грохот не разбудил его. Переглянувшись, они не сговариваясь, двинулись к маминой комнате. Открыли дверь и включили свет. Причина грохота лежала на полу. Со стены упала картина, теперь на полу лежали не только осколки вазы, но и стекла от разбившейся рамы, и сама перекосившаяся рама. Картина лежала рядом, расписанной стороной вниз. Они выключили свет, и вышли из комнаты.
- И давно в квартире такое твориться? – спросил Никита, сдерживая дрожь, когда они оказались на кухне. Тая сидела у него на руках, а он укачивал ее, как ребенка
- Вчера было в первый раз. Я не знаю, что происходит, и с чем это связано – теперь трясло Таю – но началось все с появления в доме Степки и тебя. Я после смерти мамы старалась не заходить в ту комнату. Но ничего такого, до этого не было. Просто было жутко и все. И знаешь, мне кажется, это не мама. Ну… вот это все. Это Егор. Он на что-то злится
- А почему он злится в комнате мамы?
- Вот этого я не знаю. Эта комната, до того, как она стала маминой, была комнатой Егора. После смерти своего отца, Егор переехал в его квартиру. А мама из зала перебралась в его комнату. И картины на стенах - Егора. Те, что он оставил при переезде. Чем-то они ему не нравились, А маме все его работы нравились, вот она и повесила их в, теперь уже своей комнате.