- А тебе, тебе–то за свой костер не обидно разве?!
- Да нет… А чего обидно–то? Горит и горит, и всегда гореть будет! Жалко, что ли, пусть греется! Разве ты, к примеру, не примешь отца, если он к твоему костру обратно попросится?
- Я не знаю…
- Да примешь! Потому что любишь! И он, я думаю, обязательно скоро греться придет. Плохо ему там, холодно…
- Откуда ты знаешь?
- Так я ж общаюсь с ним, своими глазами все вижу. От любви нельзя уйти, мама! Если костер горит — он обязательно к теплу притягивает!
- Ох, с ума я с вами сойду… Дашка мне все про зернышки золотые толкует, ты — про костер…
- Да мы ж у тебя замечательные дети, мам! — засмеялся Кирилл. — И ты за меня не волнуйся, пожалуйста. Никак я Динкой не унижен, и с мужским самолюбием у меня все в полном порядке! И не сердись на нее, ладно? Она ж ни в чем не виновата… Просто очень несчастна в погоне за счастьем, прости за каламбур! Я думаю, разберется в себе со временем. Еще пару раз больно лоб расшибет — и думать начнет по–другому. Вот тогда, может, мои объяснения ей и помогут, и своего собственного костра первые искорки зажгутся. А пока — нет…
- Ну хорошо, сынок, пусть будет так. Только все равно — грустно все это. Боюсь я за вас с Дашкой…
- Да нормально, мам! Время идет, костры горят, и жизнь прекрасна! И программа в нас с Дашкой отличая тобой заложена — программа свободы личности называется! И с таким багажом мы не пропадем никогда, в любых обстоятельствах счастливыми будем!
- Ну что ж, спасибо на добром слове, сын! — Анюта протянула руку, легко дотронулась до его щеки, провела ласково по короткому ежику темно–русых волос. — Будем жить, дровишки в костры друг другу подкладывать…А на Динку я по–другому постараюсь теперь смотреть , и с Дашкой поговорю, чтоб не задирала ее без надобности… А вон и вернулась твоя Динка «с одеждой для ранней осени» — слышишь, в дверь звонят? Иди, открывай…
Утро первого сентября заявилось буднично и серо, все в той же водяной пыли дождя, плотным облаком окутавшей город. Совершенно не хотелось вылезать из теплой постели и приступать к жизненным обязанностям, не хотелось разыскивать в себе ни злотого зернышка, ни дарящего яркое тепло костра… А что делать, надо!
Надо вставать, будить Дашку, готовить завтрак, надо одеваться в черно–белые строгие учительские одежды и идти встречать у школы детей, которые будут изводить тебя на уроках литературы косноязычием и равнодушием к предмету, строптивостью и юношеским максимализмом, и еще бог знает чем… И вообще, чего это вы раскиселились тут под одеялом, уважаемая Анна Васильевна?! Вперед, вперед! Сегодня же ваш день — очередное первое сентября, уже двадцать пятое первое сентября в нелегкой вашей учительской жизни…
Закончив на этой оптимистической ноте свой внутренний монолог, Анюта соскочила с широкой кровати, заставила себя потянуться и улыбнуться, и ощутить в теле просыпающуюся радость нового дня своей жизни — пусть нелегкой и по–бабски одинокой — но жизни же! Потом улыбнулась себе в зеркале, критически рассматривая неумытое заспанное лицо. А что? Все не так и плохо, между прочим! Глаза блестят фиалково, ямочки на щеках никуда не делись — все хорошо, Анна Васильевна! Сейчас умоемся, причешемся красиво, чуть подкрасимся… И фигура еще в любимый костюмчик помещается вполне комфортно — вчера проверяла… А на завтрак у них сегодня будут бананы в кляре — говорят, это съедобно и вкусно — по крайней мере так утверждала вчера по телевизору белокурая певица с тремя детьми, так удачно устроившая свою судьбу со вторым мужем–продюсером. Что ж, попробуем! Чем мои дети хуже? Пусть тоже бананы в кляре трескают…
- Дашка, вставай! — проходя по гостиной в ванную, пощекотала она дочь, — нас ждут великие дела!
- Ой, мам, ну чего уж там великого… — пробормотала сонно Дашка, отводя от себя материнские руки. — Ненавижу эту твою школу! Пустая трата времени, и ничего больше…
- Знаем, слышали твою версию о необходимости среднего образования! А только в художественное училище тебя без аттестата все равно не возьмут! Так что давай–давай, поднимайся, дорогой ребенок! Надевай на прекрасное личико радостную улыбку — и вперед!