— Тебе совсем плохо, да, Алеш? Может, и в самом деле уйдешь? Чего мучиться–то? Сам говоришь – есть у тебя другая кухня на примете…
— Да я и сам все время об этом думаю, Анют! Только как–то все не решаюсь, стыд какой–то держит! Получается, что я не ухожу, а трусливо сбегаю, потому что семью содержать не способен! Получается, права она — и не мужик я вовсе! Действительно, дармоед…
— Эк она тебя обработала! Вот уже и комплексы твои наружу выползли, уже сам себя розгами сечешь, как унтер–офицерская вдова!
— Ну что ты ругаешься, Нюточка! Я и так себя последним дерьмом чувствую!
— Алешенька, милый… Обычно ведь уходят не туда, где лучше, а оттуда, где плохо!
О себе подумай! И тоже душу свою спасай, пока не поздно, иначе она у тебя так взбунтуется, что мало не покажется! Все лишнее от себя отбрось – только о себе думай! Почему ты должен ломать себя для кого–то? Ты ведь у себя один, и душа – она тоже только твоя, собственная! Ты ж видишь – претендуют на нее сильно, вот и спасай!
— Значит, ты так ставишь вопрос… Понятно… — протянул задумчиво Алеша. – А ведь ты, пожалуй, права, Анюта…
— Ну да… Думаешь, мне легко было с Борисом расставаться? Да он никогда бы из семьи не ушел! А только испугалась я…
— Чего?
— Привыкнуть испугалась! Знаешь, как легко многие женщины привыкают быть нелюбимыми? Даже и сами не замечают, как быстро это происходит! Мирятся с неприязнью к себе мужа, лишь бы только не ушел, лишь бы свой статус пресловутый сохранить, лишь бы не влиться в ряды разведенок –неудачниц! А прикрывают свои страхи благим якобы намерением – семью сохранить, детям отца обеспечить… Я ведь могла Бориса, когда он меня разлюбил, вечно около себя на одном только чувстве стыда держать! Только знаешь, как трудно было в его неживые глаза смотреть? Он же не жил – он же мучился! Глаза закрывал – и ту женщину вместо меня видел…А душа, она такого унижения долго не терпит. Она болеть начинает, в скуку впадать, в депрессию – мстит по–своему… Вот и отпустила я его с миром к ней, к сопернице то есть. За душу свою испугалась. Ее, знаешь ли, как величайшую драгоценность, беречь надо! Хоть и трудно мне сейчас одной. Ой, как трудно…
— Ты знаешь, а я тоже уйду! Теперь я уже точно решил. И ты права – уйду не туда, где мне лучше, а оттуда, где плохо! Устал я уже сопротивляться… Еще немного – и сдамся, тоже буду на золотого тельца молиться, как сектант–фанатик, ничего вокруг себя не замечая!
— Ну вот, сделала я доброе дело подруге… — грустно рассмеялась Анюта. – Опять скажет, что из зависти: у нее есть муж, а у меня нет… Поступай, Алеша, как знаешь, как сам чувствуешь! Я тут тебе не советчица… Ну вот мы и пришли. Спасибо, что проводил!
Она остановилась около двери, ведущей в свой подъезд, медленно достала из сумки ключи. Алеша стоял, опустив низко голову и засунув сжатые кулаки в карманы брюк, медленно покачивался с пятки на носок.
— Значит, душу надо спасать, говоришь? — не поднимая головы, тихо спросил он. – Интересно…
— Да чего там интересного–то? – улыбнулась Анюта. – Ничего интересного в этом как раз и нет! Вот грустно – это да… Ну ладно, пока! Пошла я. Чего–то мои не спят, окна вон светятся…
Она быстро и легко взбежала на пятый этаж, коротко нажала на кнопку звонка. Посмотрев на часы, ахнула: « Половина второго! Ничего себе, загуляла мать…»
— Ты почему так долго? – недовольно начала выговаривать ей Дашка. – Я же волнуюсь, работать не могу! И Кирюшки до сих пор дома нет! Еще два часа назад ушел свою принцессу провожать – и как в воду канул! Что, дома нацеловаться нельзя было, что ли? Обязательно надо ночью в ее подъезде это делать?
— Ладно, хватить ворчать! – легко шлепнула Дашку по круглой красивой попке Анюта. — Иди лучше спать ложись! А Кирилл и сам как–нибудь разберется, в каких условиях ему целоваться больше нравится!
— А ты вкусненькое что–нибудь принесла от тети Анны? – капризно спросила Дашка, сложив губы пухлым маленьким бантиком.
— Только привет и массу наилучших пожеланий! – рассмеялась в ответ Анюта. – И еще выговор, что ты в старых джинсах ходишь… Ладно, Даш, иди правда спать! Завтра поговорим!
Она тихо вошла, закрыв дверь, в свою спальню, села на краешек большой кровати, провела рукой по красивому шелковому покрывалу. Господи, когда ж она, наконец, решится выбросить это проклятое супружеское ложе? Такая мука каждый раз ложиться на него одной, без Бориса…Сразу почему–то нестерпимо хочется плакать, долго плакать, не сдерживая себя – столько, сколько нужно, пока силы не иссякнут… Может, сегодня тоже поплакать? А что? Часика два вполне можно… Или часа хватит? А может, вообще не стоит? Глаза наутро будут красные, а ей еще с Дашкой серьезно поговорить надо, и с Кирюшкой тоже… Начнут ее жалеть и разговора тогда не получится! «Ладно, не буду сегодня плакать! — решила Анюта, рывком сдергивая покрывало. — А судьбой кровати я завтра непременно займусь, даю себе честное слово! Надо эту комнату Дашке отдать, ей со своим художественным имуществом скоро уже деваться некуда будет! Не квартира, а творческая мастерская… А мне и в гостиной на диване места хватит! И вообще, пора и в самом деле девчонке приличный гардеробчик справить! Права, наверное, Анна, плохая я мать… И Динку эту стервозную от Кирюшки отшить надо…Только как? И надо ли?» — уже засыпая, пыталась она решить неразрешимые свои вопросы, пока подступившая волна сна не накрыла с головой вместе с усталостью прошедшего дня с его переживаниями и сложными эмоциями…И не слышала, как подкралась на цыпочках к двери ее спальни Дашка, как стояла, замерев и прислушиваясь изо всех сил и, как вздохнув облегченно от того, что не услышала привычных сдавленных рыданий, так же тихо, на цыпочках отошла и улеглась на диване в гостиной, чтоб тут же провалиться в крепкий и счастливый девчачий сон…