— Не волнуйся, Тина. Тим позаботится о нас лучше Билла. Он любит меня и хочет быть рядом, и я знаю, что он будет хорошо относиться к тебе.
Она слегка потрепала меня по щеке, бросив на папу уничтожающий взгляд, прежде чем выйти и захлопнуть за собой входную дверь.
— Чертова сука, — пробормотал папа себе под нос.
За все то время, что они ссорились, я ни разу не слышала, чтобы он оскорблял ее, и это меня разозлило. Будучи эмоционально потрясенной всем, что я только что услышала и чему стала свидетелем, я теряю самообладание.
Я поворачиваюсь к нему, моя рука дрожит от желания соскоблить щетину с его лица, и кричу: — Что, черт возьми, ты с ней сделал?
— Извини? Ты всерьез обвиняешь меня во всей этой херне?
Он явно озадачен моим вопросом, но выражение его лица быстро становится угрожающим. Теперь он почти всегда в плохом настроении, но я никогда раньше не видела его таким разъяренным. Он тычет пальцем в мою сторону.
— Я ни черта ей не сделал, кроме как давал все, что она хотела!
— Нет, это не так! Тебя не бывает дома целыми днями и ночами, а когда ты здесь, то не хочешь иметь с нами дело! Она сказала, что он любит ее и хочет проводить с ней время, в отличие от тебя, так что, возможно, нам будет лучше с Тимом.
Я заканчиваю свою тираду тем же уничтожающим взглядом, которым одарила его мама, надеясь ранить его хоть немного так же сильно, как он ранил меня все эти годы.
Потому что это правда. Его больше нет рядом, и он не хочет проводить с ней время.
Как и со мной.
Но мне стало не по себе, когда его лицо немного побледнело, а руки опустились. Я не могла винить его, когда он закричал: — Это потому, что я работаю все чертово время! Как ты думаешь, кто оплачивает твои счета, машины твоей матери? Твою страховку и бензин в придачу? Как ты считаешь, кто платит за твой телефон, одежду и все остальное дурацкое дерьмо, на которое тратятся мои деньги? Кто, по-твоему, заплатил за все это дерьмо?
Он указал на мои забытые пакеты с покупками на полу.
Мой желудок сжимается от чувства вины, когда я мысленно подсчитываю каждый пенни, который потратила сегодня, когда была в торговом центре со своей лучшей подругой Бриттани. Я не испытывала угрызений совести каждый раз, когда брала кредитную карту, которую он предоставил три года назад, когда мне исполнилось шестнадцать. Предполагалось, что я буду тратить деньги только на самое необходимое, например, на бензин, еду и, возможно, на новую одежду, когда старая станет не по размеру, но я трачу деньги на все, что захочу и когда захочу.
Мама тоже никогда не стеснялась пользоваться своей карточкой.
До сих пор он никогда не упрекал нас за расточительство, по крайней мере, не меня, поэтому я не задумывалась о том, сколько трачу. И не думала, что он, возможно, испытывает сложности из-за оплаты.
Не думала до этих самых пор.
— Я работаю гребаный день и ночь, потому что именно мне приходится платить за все с тех пор, как твоя мать уволилась с работы. И ты ни разу не слышала, чтобы я жаловался. Но теперь ты и твоя мать хотите бросить мне в лицо, что я всегда занят или же слишком устаю, чтобы тусоваться, когда прихожу домой. Вы не можете сидеть на двух стульях сразу.
— Но... но она сказала мне, что это ты хотел, чтобы она уволилась. Что ей больше не нужно работать, потому что у тебя более чем достаточно средств, чтобы заботиться о нас.
Последняя часть прозвучала как вопрос, потому что я начала сомневаться в том, что мама рассказывала мне об их финансовом положении.
— Во-первых, она уволилась, не обсудив это со мной. А во-вторых, я смирился с этим, потому что не был стеснен в средствах. Но это было до того, как вы двое начали относиться к моей кредитной карточке как к бездонному колодцу. И вместо того, чтобы жаловаться, я стал больше работать, чтобы не растратить свои сбережения и не влезть в долги, потому что не хотел, чтобы вы остались без денег. Но каким-то образом это сделало меня плохим парнем, который не уделяет вам достаточно внимания, и теперь она получает это внимание от какого-то мудака, с которым познакомилась в сети, пока я оплачиваю счета.
Я почувствовала, как разрывается мое сердце, когда переосмыслила наше поведение и то, что мы начали относиться к нему как к ходячему говорящему кошельку, потому что раньше все было по-другому. Я попыталась вспомнить, когда он изменился по отношению ко мне и начал меня игнорировать. Когда он едва ли стал выносить мое присутствие, и в какой момент они с мамой начали чаще ссориться и проводить все меньше и меньше времени вместе.
Теперь, когда я смотрю на него, по-настоящему смотрю на него, то вижу, как тяжело сказалось на нем наше отношение. Там, где моя мать видит холодного человека, который позволил себе расслабиться после свадьбы, я вижу сломленного человека, который работал до изнеможения.
Папа всегда был довольно красивым мужчиной — в детстве мне хотелось походить на него, когда я вырасту, — но беспорядочная растительность на лице нуждалась в уходе, под карими глазами залегли темные мешки, а живот начал нависать над поясом с тех пор, как он перестал посещать спортзал — достаточно явное свидетельство того, что у него не было ни времени, ни сил позаботиться о себе, когда он был так занят заботой о нас.
И что же он получил за свой тяжкий труд? Неверную жену и неблагодарную, эгоистичную дочь, у которой хватило наглости обвинять его, пусть даже на мгновение, в том, что мама изменила ему и ушла.
— Я всегда отдаю, но, похоже, ничто из того, что я делаю, не имеет значения. Я не имею значения.
Последнюю часть он произнес почти шепотом, его голос сорвался. Из него словно разом вышел весь воздух, и он прислонился спиной к стене, снова дергая себя за щетину. Он всегда был сильным, выносливым человеком, но сейчас, похоже, вот-вот расплачется.