— Прости, папочка. Я…
Мой голос срывается.
— Ты действительно важен для меня, и мне жаль, что я никогда не задумывалась о том, каково это — быть на твоем месте.
Я умоляюще смотрю на него, когда подхожу и встаю перед ним. Прошло так много времени с тех пор, как он обнимал меня в последний раз, и я хочу этого больше, чем когда-либо, но он, вероятно, разозлится, если я попытаюсь обнять его прямо сейчас.
— С этого момента я буду лучше вести себя. Верну все, что купила сегодня, и закрою кредитную карту. Я… Я найду работу и начну самостоятельно оплачивать свои покупки, так что ты сможешь сократить свое рабочее время и снова начать заботиться о себе.
Он качает головой, опускает руки и смотрит в пол, вместо того чтобы смотреть на меня, выражение его лица искажено болью.
— Сейчас это не имеет значения. Твоя мать... она не вернется — не то чтобы я этого хотел — и она заберет тебя с собой. Ты начнешь называть этого скользкого засранца папой вместо меня, и я уверен, что с его модной работой в сфере технологий вы обе станете гараздо счастливее.
— Никогда. Я никогда не буду называть его так, — говорю я с нотками убежденности в голосе. — Ты всегда будешь моим папой.
Но затем страх пронзает меня прямо в сердце, и мои мысли путаются. Что, если... что, если он больше не захочет быть моим папой, потому что я была глупой и ужасно эгоистичной? Он много раз говорил мне, что любит меня, и хотя теперь он говорит об этом не так часто, может ли означать измена и уход моей матери, что он перестанет любить меня?
Он уже перестал?
Что, если он больше никогда не захочет меня видеть, как только перестанет быть моим отчимом по закону?
— О Боже, - вскрикиваю я, тем самым удивляя его, и поднимаюсь на цыпочки,обвивая руками его шею, сжимая так крепко, что чуть не душу.
Я почти в истерике от собственных мыслей, когда умоляю его: — Скажи мне, что ты все еще хочешь быть моим отцом после того, как вы с мамой разведетесь. Пожалуйста, не переставай любить меня, папочка.
Вместо того, чтобы ответить вслух, он обхватывает меня своими крепкими руками за спину и притягивает к своей груди. Он утыкается лбом в мое плечо и плачет. Я никогда не видела, чтобы этот человек плакал, даже когда он сломал ногу, упав с крыши на прошлое Рождество, когда развешивал Рождественские гирлянды. У него из голени торчала кость и все прочее, но он не проронил ни слезинки.
Просто душераздирающе слушать, как он плачет сейчас.
Глава 2
Тина
Несмотря на то, что мое сердце ноет за этого человека и его боль, чистая, лучезарная радость наполняет мое тело, когда он не отвергает мою привязанность, по крайней мере, на данный момент. Радость и облегчение от того, что он обнимает меня, прижимает к себе как в те времена, когда я могла прильнуть к его широкой груди, чтобы погрузиться в тепло и комфорт, которые всегда обеспечивал его большой рост.
Мы находились в таком положении довольно долго, ни один из нас не сделал попытки разорвать объятия, даже когда мои руки начали слегка покалывать. Это дало мне время подумать о том, что я могла бы сделать, чтобы облегчить его боль, исправить то, что сломала мама. Предложение закрыть мою кредитную карту и устроиться на работу стало хорошим началом, но я знаю, что этого недостаточно.
Мои мысли возвращаются к спору, который я недавно услышала. Помню, меня передернуло, когда я слушала, как мама жестоко рассмеялась, после того как спросила: — С чего бы мне хотеть сосать член толстяка? Может быть, если бы ты немного похудел, мне бы снова захотелось тебя трахнуть. А пока...
Я не стала дослушивать тот разговор.
Отец не казался мне толстяком, но я также не была тем, кто мог бы вызвать его интерес.
Теперь это все, о чем я думаю.
Она не только не спала с ним, критикуя его вес и обзывая отвратительными словами, но и трахалась с каким-то тощим мудаком за его спиной. То, что она сделала, непростительно.
Может быть, именно так я смогу помочь ему почувствовать себя лучше... если дам ему то, от чего отказалась она. Возможно, он даже позволит мне остаться, вместо того чтобы прогнать меня, когда она вернется. Я сделаю все возможное, чтобы он снова был счастлив, забыл ее жестокие слова и предательство и таким образом извинюсь за свое дерьмовое поведение.
Я, наконец, отпускаю его шею, провожу ладонями по его рукам к огрубевшим от работы ладоням на моей спине, жар которых я чувствую сквозь тонкий материал своей прозрачной черной майки. Медленно, он позволяет мне убрать их, и снова выглядит убитым горем, когда я отпускаю его. Он прислоняется головой к стене и зажмуривает глаза, потирая переносицу, чтобы не видеть, как я быстро собираю в узел свои густые каштановые волосы, снимаю сандалии и опускаюсь перед ним на колени.
— Папочка, посмотри на меня, — шепчу я.
Он дважды качает головой и закрывает рот, подавляя, как мне кажется, всхлип. Я бросаю взгляд на его коричневый кожаный ремень с большой металлической пряжкой, который он выиграл на родео, когда ему было за двадцать. По фотографиям, которые он показывал мне во время соревнований, я знаю, что он всегда был красивым, импозантным мужчиной. Но сейчас, несмотря на его более массивную фигуру и мешки под глазами, мне кажется, что с возрастом он стал еще привлекательнее. Он совсем не похож на Тима, и я понятия не имею, что мама могла в нем найти, когда у нее был папа.
Был.
Она идиотка. Жестокая, бессердечная идиотка, и я отказываюсь быть такой, как она. Может, ей и наплевать на него, но мне нет, и я сделаю все, чтобы сохранить его любовь.