— Остановись! — кричит он, когда я завожу руку за спину и расстегиваю лифчик.
Он стонет и натягивает джинсы на свою выпуклость, когда я позволяю тонким бретелькам соскользнуть с плеч и лифчик падает на пол.
Моя грудь немного больше, чем у мамы, и я знаю, что мои бывшие любили с ней играть. Надеюсь, папе тоже понравится. Я обхватываю свои груди и слегка покачиваю ими, отчего он снова издает стон, сжимая свою выпуклость.
Когда я делаю шаг вперед, он отступает. Вперед и назад, и снова вперед, пока я не прижимаю его спиной к дверному косяку. Он облизывает губы, когда я поднимаю его руки и заставляю обхватить мою грудь. Я провожу рукой по его выпуклости, слегка сжимая ее каждый раз, когда заставляю его сжать мою грудь. Когда он легонько ущипнул меня за сосок, я закрыла глаза и застонала: — Это так приятно, папочка. Я хочу тебя. Я...
— Нет! Это должно прекратиться. Я твой отец, черт возьми! — кричит он и отталкивает меня.
Я не думаю, что он хотел навредить мне, но он намного сильнее меня, и я теряю равновесие, спотыкаясь об одну из множества оставшихся на полу маминых вещей. На этот раз я не смогла выпрямиться и, падая, ударилась спиной об угол их кровати. Я вскрикиваю и переворачиваюсь на живот, а из моей груди вырывается отвратительное рыдание.
Я облажалась. И продолжаю это делать, но я никогда не чувствовала себя такой нежеланной и нелюбимой, как сейчас, и это моя вина.
Но затем он оказывается рядом, подхватывает меня своими сильными руками и осторожно кладет на кровать, предварительно убрав туалетные принадлежности, которые не попали в мамины чемоданы.
— Мне чертовски жаль, милая. Я не хотел давить на тебя, клянусь. Если бы ты знала, как я сожалею.
Его голос принадлежит сломленному, отчаявшемуся, испуганному человеку, и я знаю, что он искренне говорит о том, что не хотел причинить мне боль... не то чтобы это избавило меня от боли в спине.
— Покажи мне, где болит, милая.
Я не могу смотреть ему в глаза, поэтому переворачиваюсь на живот и зарываюсь лицом в мамину подушку, продолжая рыдать. Я понимаю, что это ее подушка, по запаху сухого шампуня, которым она пользуется, и сбрасываю ее с кровати.
Не похоже, что она ей понадобится.
Я завожу руку за спину и указываю на то место, где болит сильнее всего, пока мои слезы пропитывают одеяло.
Я вздрагиваю, когда ощущаю легкое, как перышко, прикосновение его губ и царапанье его бороды по моей спине, где скоро появится огромный уродливый синяк. Когда он забирается на кровать, его вес заметно прогибается, и я чувствую, как он нависает надо мной.
— Я… — поцелуй — так… — поцелуй — сожалею… — поцелуй — милая.
Мои слезы высыхают одна за другой, пока он продолжает целовать мою спину, делая небольшие круги вокруг раны, затем из стороны в сторону, затем ниже... ниже... ниже... пока он не начинает целовать полоску кожи чуть выше пояса моих шорт. Моя кожа покрывается мурашками, когда он не двигается в течение нескольких мучительно долгих минут, его дыхание овевает мою поясницу.
Я не знаю, что делать. До сих пор каждый раз, когда я открывала рот, просила о большем или стонала, это приводило к катастрофе. Я боюсь, что если я сейчас открою рот, то снова все испорчу. Поэтому я сжимаю губы и жду, что он будет делать дальше.
Мой живот трепещет, когда он спрашивает меня низким, хрипловатым шепотом.
— Еще где-нибудь болит?
Я бросаю взгляд через плечо, и то, что я вижу, заставляет мою киску изнывать от желания. Желание, которое я видела раньше в его великолепных карих глазах, ничто по сравнению с тем адом, который я вижу сейчас. Он стоит надо мной на коленях, мои ноги прижаты к его бедрам, и он слегка проводит пальцами по моему бедру. Я прикусываю нижнюю губу и киваю, все еще боясь открыть рот.
Он прижимает палец к ложбинке на моей талии.
— Здесь… больно?
Я качаю головой.
Он скользит рукой по моему боку и под живот, где я прижимаюсь к матрасу, и я неудержимо вздрагиваю, когда мой адреналин подскакивает, когда он давит на нижнюю часть моего живота.
— Здесь?
Его голос глубокий и опьяняющий.
Я качаю головой.
Он делает долгий, прерывистый вдох, затем просовывает кончики пальцев под пояс моих шорт, когда я чуть приподнимаю бедра, чтобы дать ему больше места.
— Здесь…болит?
Я киваю, затем качаю головой, надеясь, что он опустит руку ниже.
Когда кончик его среднего пальца скользит под мои трусики, между половых губок, он спрашивает.
— Здесь? Здесь больно?
Я всхлипываю и киваю, приподнимая и наклоняя бедра чуть выше.
Он тихо чертыхается, и тогда моя кровь начинает бурлить. Одной рукой он с ловкостью расстегивает верхнюю часть шорт и, приподняв мои бедра, с легкостью снимает их вместе с ярко-розовые трусиками с моей задницы вниз по бедрам. Он отодвигается назад, пока стягивает их с моих ног и сбрасывает с кровати.
Не знаю, чего я ожидала, но только не того, что он встанет и, дергая себя за щетину, попросит меня слезть вслед за ним. На этот раз я даже рта не раскрыла, но все равно каким-то образом умудрилась все испортить, что бы это ни было. Я не смогу вынести еще одного мучительного отказа с его стороны, поэтому вместо того, чтобы умолять или пытаться соблазнить его пойти со мной дальше, я опускаю взгляд на свои ноги и, шаркая ногами, начинаю уходить.
Папа протягивает руку, прежде чем я успеваю отойти слишком далеко, и, взяв меня за бедра, поворачивает лицом к кровати, а сам оказывается у меня за спиной. Он скользит руками вверх и обхватывает мою талию, дотрагивается до моей груди, затем оставляет нежный поцелуй на моей шее, когда я выгибаю спину от того, что это такие приятные ощущения, когда его теплые, грубые руки сжимают и ласкают мою плоть, подобно любовнику.