Как же я не видел прежде незаменимой прелести маминого дома...
Я приеду к тебе, в наш, мама, старый дом. Я сяду к теплой, сухой печке. Мне будет совсем не скучно с тобой. Мне будет, родная, так хорошо и светло, только ты выздоравливай, только не уходи от меня...
- Седенький мой, - сказала еле слышно мама, - некому за тобой присмотреть... И когда ты сноху мне найдешь?.. Так и помру, не увижу внука...
- Не надо, не говори. Я все нашел. Ни о чем не думай. Выздоравливай... Хочешь, я поеду к нам домой, кота проверю?
Она улыбнулась.
- Ох и орет, наверное, бедолага... бродит голодный... Ступай сынок, деда у тебя, я знаю... Мне и так хорошо...
Из больницы я ушел к вечеру.
Я знал, каким будет у меня этот холодноватый, горький от палых листьев ясный вечер.
Я возьму Ладу и поеду с ней в мамин дом выручать кота. Может быть, потом - я, Лада и кот - вернемся к маме. Сюда в больницу...
Но мы не вернулись.
Так получилось.
Я рассказал девушке по телефону грустную повесть о котесироте. Я церемонно попросил ее принять участие в спасательной экспедиции.
Лада смеялась. Моя повесть о коте-сироте вдруг показалась мне самому смешной. Мы стали вспоминать самые нелепые случаи с котами всех мастей, от рыжих до черных и полосатых.
- Ну где же вы пропадали? - спросила девушка. - Давайте лучше поедем в Сокольники...
- Отлично, едем в Сокольники, - мгновенно согласился я, довольный тем, что такая девушка сама зовет меня в Сокольники.
Когда я плавно-вежливым жестом распахнул перед ней дверцу, Лада вдруг сказала:
- Я вас очень прошу, поедем так, - и мягко толкнула дверь от себя.
- Не понимаю как?
- Без машины.
Кажется, губы у меня свело набок от удивления.
- Почему?
- Пожалуйста, мне так хочется. Пожалуйста, - повторила она жалобно.
- Может быть, на трамвае поедем? - пытался вроде пошутить я.
- На трамвае, - просто сказала девушка.
- Но я, наверное, разучился ходить пешком! - в легком недоумении протестовал я.
- Ну, пожалуйста... Мы очень редко... Мне так хочется.
Ей так хочется! Ну, если тебе так хочется...
Мы уходили от брошенной в переулке черной моей машины, и вид у нее был, как мне казалось, потускневший, обескураженный: "Как же так? А я?.." Ничего, постоишь, голубушка, привыкай... Не мне одному.
Девушка невозмутимо шла рядом, искоса поглядывая на меня, словно проверяя, что же я, как я буду без моей, пахнущей бензином, теплом и кожей...
Подошел трамвай, зашипел, открывая стеклянные двери. Мы поднялись по двум широким ступенькам, я полез в карман и вдруг похолодел. Потом, кисло ухмыляясь, я шарил по всем карманам, давно понимая, что у меня нет ничего. Не только на трамвай, но и на входные билеты, и на все остальное.
- У вас нет монетки? - несколько рассеянно спросил я.
- Нет, - она почему-то сияла. - Честное слово, ничего нет! - сказала она чистым своим голосом.
- Надо выйти, - очень дельно предложил я.
Девушка засмеялась.
- Нет, поедем зайцами, - шепотом сказала она.
Я пожал плечами.
- Не по возрасту.
- По возрасту, по возрасту, - зашептала она близко горячими губами.
Это несколько смягчило меня, и, сделав независимый для всех непосвященных вид, я стал трагическим шепотом, со всеми подробностями рассказывать ей, как поведут нас, горемычных, опозоренных безбилетников, в милицию, как будут составлять протокол и, качая головами, говорить о гражданской совести, а потом пришлют на работу "телегу".
Лада смеялась, обхватив мою руку.
- Итак, гражданочка, где вы работаете? - шипел я, сдвигая брови.
- В детской библиотеке.
- К тому же еще и комсомолка?
- Угу... Дяденька, я больше не буду,- она заливалась от смеха, припадая к моему плечу.
- Да что же вы, ребята, - вдруг сказала бабушка, сидевшая сбоку, - мало с кем не бывает, возьмите вот шесть копеек. Не обеднею.
Лада смутилась. Тут у нее в глазах было: "Это я виновата..."
- А на танцульку деньги найдут, - сказал чей-то решительный бас. - Повадились...
- А если мелочи нету? - осадил его тонкий голос.
- Да не слушайте вы, - сказала добрая женщина. - Берите, ребята... Меня тоже кто выручит...
- Спасибо, хозяюшка, - я взял деньги.
- Молодые, всяко бывает, - отметил тонкий голос.
Это я молодой...
Как входят в столичный респектабельно-ухоженный парк, если нет билета? Оказывается, налево по забору, за двумя киосками, в гуще зеленых кустов есть отогнутый слегка металлический прут. И через этот лаз еще год назад весь одиннадцатый "В" ходил на все зарубежные выставки.
Я тоже "вошел", оторвал пуговицу, но вошел. Постовой милиционер на аллее подозрительно оглядел нас, но ему, наверное, самому не хотелось верить... Разве такой респектабельный человек, то есть я, позволит себе при такой миловидной обаятельной спутнице...
- Вам кто-нибудь говорил, что вы красивая? - вдруг спросил я.
- Говорили, - не задумываясь, ответила девушка.
- Море обаяния - говорили?
- Да.
- И все неправда, между прочим... Вы смешная.
Она улыбалась.
- А я в одной книжке читала... чтобы привязаться к человеку по-настоящему, надо, чтобы он был чуточку смешным.
- А я смешной?
- Нет.
Не хватало мне, чтобы я хотел быть смешным ради этой девчонки.
Она шла то рядом, то переходила на другую сторону аллеи, трогая ладонью стволы берез, поглаживая ровную, стриженую стенку рдеющих осенних кустов.
- А вы помните, какой тарарам вы устроили в нашем переулке? - спросила девушка.
- Я и теперь могу, - ответил я.
- Но ведь я тогда случайно была дома.
- Я рисковал.
Она улыбнулась нежной своей улыбкой...
Да простят меня модные строгие стилисты, готовые любую
"телячью нежность" объявить сентиментальностью. Но друго
го слова, более выразительного, к ее нежной улыбке, помо
ему, нет.
Она улыбнулась нежной своей улыбкой.
- Значит, вы смешной.
- Спасибо. Но вам тогда было не до смеха. Нас хотели схватить.
- А-а, милиционер...
- Не только милиционер, и юноша какой-то.
- Мой одноклассник, - просто сказала девушка. - Его берут в солдаты, он провалил институт... А вы знаете, какие хорошие стихи он пишет? - добавила она, как будто речь идет о нашем общем и давнем знакомом. - Да вы послушайте, я вам прочту...