Это потом она узнает, что в этом корпусе пустует еще несколько комнат, которыми и пользовались парочки для уединения: Надя с Кабарданчиком да Вера с Иваном.
Она пришла в себя окончательно под утро, когда проснулась на плече Ивана, ужаснулась, выбралась из-под одеяла, набросила на себя одежду и вернулась в свою комнату. Там никого не было. Вера бросилась в душевую. Это была общая душевая, находящаяся в конце коридора. Встала под горячий душ, ужасаясь тому, что с ней случилось и до чего она дошла. Напилась и переспала с первым встречным! Тщательно смыв с себя следы «разврата», она, однако, не переставая почему-то улыбаться, собиралась было уже выйти, как услышала голоса. Поначалу тихие, они звучали все громче и громче. И она узнала их! Надя и Татьяна. В основном говорила Татьяна, даже не говорила, а шипела, и через каждое слово – грубый, жесткий мат. Вера не сразу уловила, в чем Татьяна обвиняет Надю, а когда поняла, ей стало и вовсе не по себе.
– Спрашиваю тебя, бл…, ты зачем ее привела? Кто тебя просил? Сука?! Чего молчишь?..
И вдруг – звук ударов, стоны Нади, плач и шмыганье носом. Затем еще удар и еще…
Татьяна, судя по всему, избивала Надю буквально здесь же, в предбаннике, где располагались умывальники.
Вера вышла из душевого отсека в халате и, спрятавшись за угол, стала наблюдать за тем, что происходило всего в нескольких шагах от нее.
И когда она увидела, как Татьяна, совершенно пьяная, едва стоящая на ногах, с распущенными волосами и с сигаретой во рту, пинает лежащую на грязном кафельном полу Надю, на которой только один лифчик и трусики, то вскрикнула и бросилась на Татьяну с криком:
– Ты что, ополоумела? – И с силой оттащила Татьяну от Нади.
Надя – бледная, с разбитой губой и потеками крови из носа – поднялась с пола и, рыдая, бросилась вон из предбанника.
И тут только до Веры дошло, что, оставшись одна, она сама может стать жертвой этой потерявшей над собой контроль хабалки Тани. Понимая, что объяснять ей что-то сейчас бесполезно, и опасаясь, что Татьяна может наброситься и на нее, Вера быстрым шагом направилась к выходу. Ее колотило. Ну и влипла же она! Провела ночь с Иваном, разняла женскую драку в душевой – какая пошлость! Гадость! Фу! Это надо же так опуститься?!
Ей ничего не стоило вызвать такси прямо сейчас и сюда, в этот тихий заснеженный ад, чтобы отправиться к какой-нибудь подружке в город, предварительно с ней договорившись. А когда отец позвонит, она объяснит ему, что произошло и почему она приняла такое решение. Но когда она, оказавшись в коридоре, увидела идущего навстречу ей Ваню, то сразу передумала. Они молча обнялись, потом принялись жадно и страстно целоваться, после чего она снова оказалась в необитаемой и так называемой комнате для свиданий, расположенной за углом коридора, где постель еще не успела остыть от тепла Ваниного тела.
За полчаса до обеда Вера вернулась в свою комнату, где застала Надю, тщательно замазывающую крем-пудрой внушительный синяк под глазом и красную припухлость на левой скуле. Увидев Веру, она поджала губы и развела руками, мол, сама видишь, что со мной сделали.
– Она избивала тебя за то, что ты привела меня к ним в комнату? Она что, берега попутала? Спятила?
– Она злится на тебя, но бьет меня…
– Как это?
– Да вот так. Кто ты, а кто – я.
– Ну и кто же я?
– Дочка Тихого. Того самого.
– Откуда тебе это известно?
– Кабарданчик сказал.
– А он откуда знает?
– Мать, наверное, сказала. Да здесь рано или поздно информация просачивается. Думаешь, ты одна здесь прячешься? Вова мне столько всего рассказывал!
– Вова?
– Ну да, Кабарданчик! Вообще-то его Володей зовут. Просто привыкли уже все: Кабарданчик да Кабарданчик.
– А с чего такое прозвище странное?
– Да он, когда мы только приехали, за пару дней до тебя… Короче, собрались вот так же, как вчера, познакомились с парнями, выпили, ну они и давай анекдоты травить. Вовка рассказал смешной такой анекдот про «кабарданчика»…
– А кто это – «кабарданчик»?
– Да в том-то и дело, что никто не знает… Да так, ерунда, не бери в голову.
– Так что там про меня и моего отца?
– Да тебя никто пальцем тронуть не посмеет, а меня – сама видела. Просто она так злость свою вымещала.