Дональд опустил голову, и Гвен выключила диктофон. Не могла отделаться от потрясения — вот он, настоящий кошмар. Не то, что она делала со своими жертвами. Не вендетта Хантера, которой он в ярости подверг весь город. А хладнокровное, продуманное убийство родного ребёнка только из-за того, что он решил идти своей дорогой.
— Ты просто жалок, — презрительно выплюнула она, чувствуя себя до ужаса мерзко.
Как будто искупалась в дерьме по самую макушку. Даже отрезав мужское достоинство Итана она ощущала себя лучше. Тем двигала лишь мальчишеская глупость и тестостерон. А этой мразью — жажда денег, власти, стремление продолжить династию, не взирая на цену.
Жизнь ребёнка это то, чем нельзя торговаться с судьбой. Она бесценна. И весёлый, смелый парень Кристофер Гонсалес не должен был отдать её собственному отцу на грязной улице.
Как только она с отвращением отшатнулась от стены, Хантер без колебаний вытащил пистолет из кобуры на поясе. Теперь уже родной «Кольт», заряженный и готовый. Всё подтвердилось, до малейших известных ему подробностей. Больше ждать было нечего, а действие снотворного у охраны в каморке закончится в любой момент.
Прицелившись, он выстрелил в правую руку истерзанному врагу, пронзительно заверещавшему. Лимит боли, которую способен перенести человек, ограничен. Дональд протяжно выл, когда следующая пуля прошила живот — Хантер уже не хотел ничего говорить ему, также, как и тянуть с неизбежным. Просто продолжал стрелять, превращая окровавленное тело в решето, быстро и методично.
Последний патрон он потратил, попав чётко посреди лба мерзкой твари, закончив его муки — также, как он убил сына.
И свои. В груди растекалось невероятное чувство облегчения с каждой отгремевшей пулей, каждым выдохом. Стискивая рукоять пистолета, Хантер смотрел на висящее распятое существо, ощущая невероятную лёгкость. Наконец-то. Правосудие свершилось.
— Ты в порядке? — он даже не заметил, как Гвен подошла и мягко опустила его руку с «Кольтом», через силу вытащив его из хватки. — Хантер? Всё кончено. Мы сделали это. Ты сделал это.
— Да, — прошептал он, и слабая улыбка невесомо коснулась лица. — Сколько у нас осталось времени?
Она быстро посмотрела на часы:
— Не больше получаса. Пошевеливаемся. Нужно прибрать за собой.
Не то, чтобы в этом была особая необходимость: вряд ли можно отмыть без следа всю кровь и вытащить все до одной пули из древесины. Но этим бредом никто и не собирался заниматься. А вот уничтожить труп, чтобы никто не узнал, как именно выбивалось признание — непременно. Конечно, и так ясно, что смерть была насильственной, однако свидетельства пыток точно лишний факт для патологоанатома.
Поэтому следующие пятнадцать минут Миледи и Охотник спешно снимали тело со стены, перетаскивали его в оставшуюся снаружи у склада машину. Перекинувшись разве что парой ничего не значащих фраз — каждый был слишком погружён в себя и свои мысли. Из каморки сторожа не доносилось ни звука, что значило: успевали.
Устроив Дональда на переднем сиденье, облили его бензином, и Хантер сам щёлкнул зажигалкой. Противный запах горелой плоти начал заполнять воздух, и больше оставаться тут не имело смысла. Уже закидывая в занимающуюся огнём тачку окровавленные верёвки, он заметил, как Гвен вынесла из здания сумку Гонсалеса.
— Что это? — глухо спросил, не отрывая взгляда от пламени, завораживающего в свою магнетическую сущность.
С огня всё началось, с продажного судьи. Огнём и завершится, поглотив всю боль, что так долго жрала его изнутри.
— Деньги, — безразлично бросила Гвен. — Двести тысяч, как просили. Глупо оставлять их там, не думаешь?
Она не стала озвучивать, что чем больше наличности, тем лучше — ведь скоро оба будут вне закона. Впрочем, за чертой Леди и Охотник были уже не первый год. Но теперь всё станет официально — плакаты с их лицами, ориентировки. Как только Вирджиния выйдет из клиники и откроет рот, объявив, кто именно прикончил её папашу. Будет этот день завтра или через неделю — никто не мог дать чёткого ответа.