Хантер молча кивнул и принял сумку из её рук, повесил на руль байка к их багажу, где оставались ножи и, самое главное — папка с признанием. Он тоже всё понял верно. Впереди только побег длиной в жизнь, но его долг перед семьёй был выполнен. Теперь он свободен и от тяжкого бремени, и от обязательств.
Странное ощущение, однако удивительно приятное. И когда у джипа взорвался бензобак, превращая машину и лежащее в ней тело в столп густого дыма, улыбка озарила его лицо, даже несмотря на простреливший барабанные перепонки грохот и треск.
— Поехали домой, детка. Это стоит отпраздновать.
В лофте Райта было душно. Вместо верхнего света горел только старый ночник над кроватью, создавая таинственный полумрак. В дальнем углу свалена в кучу мокрая грязная одежда в кровоподтёках, от которой избавятся уже завтра.
Но сегодня праздник. Об этом говорила и громко орущая музыка из колонок компьютера, и стойкий запах сладковатого дыма, и звон стопок с текилой, очередную бутыль которой распивали прямо на полу.
А ещё вся вторая половина квартиры, все горизонтальные поверхности на кухне, были заняты аккуратно разложенными купюрами. Дело в том, что во время дороги со склада начался ужасный проливной дождь, а в отличии от кожаной сумки Хантера, Дональд использовал тканевую. В результате все двести тысяч не совсем честно заработанных баксов промокли насквозь также, как сами пассажиры.
Отогревшись и отмывшись в душе, им пришлось битый час раскладывать деньги сушиться. Не выкидывать же?
Зато теперь Гвен в одном нижнем белье танцевала посреди комнаты, ловко лавируя между пачками долларов, соблазняя сидящего у постели напарника изгибами тела и кривой улыбкой. Специально дразнила, то проводя пальцами по груди, то виляя бёдрами. Полыхающий всеми огнями инквизиции взгляд, направленный на неё, был бесценен — и распалял до предела.
Наконец, песня сменилась, и Хантер смог притянуть к себе разгорячённую бестию, смело устроившуюся у него на коленях.
— За нас, детка, — в очередной раз поднял он стопку, и Гвен безропотно приняла жест.
— Снова?
— Всегда.
Слово стало уже своеобразным девизом, и оба опрокинули в себя текилу, отработанным движением слизывая соль с руки и закусывая лаймом. Странно было, что они вообще слышали друг друга, ведь бессмертный Бон Джови усиленно надрывался:
— Это моя жизнь, сейчас или никогда… Я не собираюсь жить вечно, я просто хочу жить, пока жив…
Откинувшись головой на крепкое плечо, Гвен прикрыла глаза и с наслаждением затянулась сигареткой. Дурманящий дым приятно расслаблял, особенно после того безумия, что накрыло их, едва переступили порог квартиры. Пережитый кайф убийства управлял каждым движением, заставляя срывать одежду и вгрызаться в тело напарника до синяков и боли. Сейчас же, окончательно размякнув, сбросив всё напряжение, можно было просто улетать в нирвану вместе с голосом солиста и кисло-сладким привкусом во рту: вишнёвый дым и цитрус.
— Это моя жизнь… — тихо подпевала Гвен с блаженной улыбкой, чувствуя, как тяжелела голова. Слишком много эмоций в один день. Слишком остро.
Её губы тут же накрыл новый поцелуй Хантера, добавляя ещё больше удовольствия. Казалось, что больше не вынести, но она послушно обвила одной рукой его шею, отвечая со всем жаром, на который была способна.
Что-то изменилось. И нет, дело совсем не в том, что горячие ладони на талии чудились практически нежными. Благодарными. А в том, что больше не было ненависти — и это ощущалось крохотной личной победой над старым демоном, который долго душил её Охотника.
Её. Так странно. Но теперь, увидев все стороны его сущности, она наконец приняла истину. Они не просто напарники. Не случайные любовники. Их свела сама старушка-судьба, найдя две половины одного сумасшествия. Показала собственное отражение. Сделала боль каждого общей, словно связав мистическим образом души и тела.
Гвен никогда не скажет этого вслух, ведь даже признаться самой себе страшная слабость. Но он ей стал настолько нужен, что от поцелуя дрожали пальцы.
Нет-нет, это просто текила и возбуждение… Глупый самообман. Сердце Миледи сдалось, трепеща от восторга каждого касания грубых рук, от каждого движения языка, вытворяющего форменное безобразие на её ключицах. Его тяжёлое дыхание уносилось жаром под рёбра, а слова просились, вертелись в мыслях. Но никогда нельзя быть настолько уязвимой, даже перед ним.
Пусть это останется маленькой тайной — ведь у любой истинной Леди должен быть свой секрет!
Она его любит, и полюбила уже давно.