Пытаясь заглушить всё, что хотелось сказать, торопливо выпалила, пока настойчивость Хантера снова не сломала всё самообладание:
— Ты же понимаешь, что нам нужно сматываться, и как можно скорей?
Он с тяжким вздохом оторвался от её шеи, благоухающей лавандой. Но Гвен права — думать нужно было быстро. Выдернул сигарету из её пальцев и затянулся сам, тут же избавляясь от окурка, кинув его в пепельницу. Нашарил пульт, убавил громкость музыки, и только потом ответил, старательно не задерживая взгляд на женской груди в красивом кроваво-красном белье.
— Конечно. Но тут есть пара вопросов, и похоже, у нас всего день или два на их решение.
Он сложил факты ещё по дороге, когда дождь хорошо трезвил рассудок. Правда, обвивающие поясницу руки, то и дело норовившие скользнуть под куртку, здорово отвлекали и от вождения, и от размышлений.
— Например? — устало протянула Гвен. Всё её нутро вопило, что нужно прямо с утра хватать вещички и валить в Ньюпорт, а потом куда-нибудь в Мексику, на жаркие пляжи. Валяться на горячем песочке, взяв новое имя и примерив на себя другую личность. Оставить и Раутвилль, и Леди в чёрном далеко позади. — И с чего ты взял, что у нас есть время? Охранник Дональда видел тебя. Ещё сутки он проваляется в больничке, не способный связать трёх слов — это я гарантирую. Но после…
— Вот именно — сутки. Плюс пока его блеяние сопоставят с моей личностью, а наша доблестная полиция умом не блещёт. Вдобавок, Вирджинии нужно узнать обо всех деталях случившегося, прилететь из Чикаго, дать показания, подтвердив их хоть как-то — а у неё самой рыльце в пушку. И из реабилитационного центра даже в связи со смертью родственника так легко не отпустят, да и словам её доверия особо не будет после клейма наркоманки. Так что, пока мы можем заняться насущными проблемами, собрать вещички и придумать, как свалить из Раутвилля красиво. Ты же не забыла про своего дружка?
— Дружка? — она удивлённо подняла бровь. — Саймон? Я не спорю, что хочу заставить его сожрать свои кишки, но неужели ты собираешься мне помогать…
Его ладони неожиданно обхватили её лицо, тут же прерывая речь. Гвен с открытым ртом смотрела в горящие в полумраке глаза Хантера, читая в них столько самых разных эмоций. Нервно сглотнула, потому что сердцебиение участилось до рваного ритма. Его руки жгли, но одновременно согревали. Он словно решался, пока не начал говорить, глухо и до щемящего чувства искренне.
— Гвен. Ты не представляешь, что сделала для меня сегодня. Помогла не просто уничтожить редкостную мразь, не только освободить отца. Это… это душило меня, — он запнулся, зажмурившись от нахлынувшей горечи, но теперь, когда этого камня больше нет, хотелось поделиться всем, что было на душе: — Восемь лет, восемь грёбанных лет я не мог думать ни о чём другом. Искал пути заглушить это, накормить зверя, который толкал меня убивать снова и снова. Сначала это был судья с процесса отца, потом его адвокат, затем я уходил от истинной цели всё дальше, пока не стал лить кровь только потому, что этого требовало ужасное, гложущее чувство внутри. Сейчас я понимаю, что на самом деле мне плевать было на справедливость, это лишь оправдание. Я срывал злость, кормил тьму внутри себя, снова и снова, до сегодняшнего дня. И вижу, что ты больна также. Если смерть последнего ублюдка, который толкнул тебя на эту тропинку, поможет начать с чистого листа — я сам принесу тебе его голову. Ты тоже должна стать свободной. Чтобы мы уехали отсюда куда-нибудь далеко, больше не терзаясь жаждой крови. Новая жизнь, без боли и сожалений. С тобой.
На одном дыхании, высказав все, что накопилось. Последняя фраза прозвучала и вовсе еле слышно, потому как едва не сорвалось продолжение. Но главное отразилось в глубоких малахитах, он увидел эту искру понимания и принятия. Большего и не нужно.
Главное — «с тобой». Главное — вдвоём. И уже не разобрать, когда именно держать хрупкое бледное тело Миледи в руках стало важней любых других желаний. Была только она, а всё другое резко отошло на задний план.
— Я согласна, — одними губами прошептала Гвен, не разрывая зрительный контакт.
Сама не верила, что добровольно позволяла ему это. Прописаться в её будущем. Там, в лучшем мире, где не будет ночных кошмаров и смертей. Не будет Леди. А если она снова захочет вырваться — только её Охотнику и удастся обуздать несносный нрав, в этом никаких сомнений.
Неужели у них получится? Быть вместе? Картинка, которую она рисовала в голове несколько минут назад, дополнилась, и на песочке теперь лежали два загорелых тела.
— А ты… не пожалеешь? Я же…
«Ущербная». «Сломанная». «Неполноценная». Хантер не дал ей сказать этих страшных слов. Они никогда не станут нормальной семьёй, даже парой-то их назвать можно с трудом.