К тому же Екатерина Романовна говорит о дамах, занимавшихся «серьезным чтением», т. е., подобно ей самой, глотавших тома Бейля, Монтескье, Буало и Вольтера, а не чтением вообще. Женщин, запоем читавших романы, в русской столице и тогда было достаточно. Но те, с кем можно было бы обсудить идеи французских философов-просветителей, требовавшие определенной умственной работы, считались по пальцам одной руки. В этих условиях сама собой отпадала проблема приблизительного равенства возраста подруг. Круг людей со сходными интеллектуальными потребностями был столь узок, что духовная близость заменяла возрастные интересы, и 17-летняя Дашкова легче общалась с 30-летней великой княгиней или 40-летней Голицыной, чем с собственной сестрой Елизаветой и другими придворными девушками-сверстницами.
Вспомните обращение пушкинской Татьяны Лариной, влюблявшейся «в обманы и Ричардсона, и Руссо», к Онегину, блиставшему образованием на фоне провинциального дворянства из медвежьего угла, которое говорило только «о сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне»:
Именно так следовало бы описать духовную атмосферу, в которой встретились две «читающие дамы» — великая княгиня и девица Воронцова — и кинулись друг к другу, как одинокие путники в пустыне, вдруг увидевшие товарища по несчастью. Совершенно естественно, что они не могли наговориться, начитаться писем и книг, которыми обменивались, и ловили каждый момент встречи.
Обе были в своем кругу «белыми воронами». Над обеими за спиной посмеивались, разглядев в руках пухлый томик Вольтера, а не затрепанный рыцарский роман. Но стоит отметить, что всего за одно поколение до наших «ученых дам», в почти неграмотном придворном обществе времен Анны Иоанновны, насмешки и отчуждение вызывала принцесса Анна Леопольдовна, «дотянувшаяся» пока только до романов.
В Екатерининское царствование заниматься серьезным чтением и литературным, в первую очередь переводческим трудом, стало не только не стыдно, но и прямо-таки обязательно для представителей образованного сословия, в чем сама императрица задавала тон. Именно тогда совершился глубокий культурный прорыв, подготовленный всем развитием русского общества на протяжении первой половины XVIII в. К концу столетия в России насчитывалось уже более 70 женщин-писателей.[13] Их труды сейчас практически неизвестны и, по совести сказать, не обладают большими художественными достоинствами, но сам факт изменения отношения к литературе в пользу серьезных занятий знаменателен. Эти «ученые дамы» не взялись бы сами за перо, если б их матери не зачитывались романами из петербургских и московских книжных лавок.
И не даром отец русского женского образования Иван Иванович Бецкой шел в своих проектах гораздо дальше создания Смольного института благородных девиц и воспитательных домов, предлагая разрешить наиболее одаренным девушкам получать университетское образование вместе с юношами. Подобный проект был, конечно, утопичен для того времени, но само его появление много говорит об изменении взгляда на женщину в обществе эпохи Просвещения. «За первое предводительство, оказанное нам, как на свет вышли, за первую помощь и сбережение, за первое пропитание, за первые наставления и за первую дружбу, которой в жизни своей пользуемся, кому одолжены? Одному женскому полу». В основу женского образования в России, было положено Бецким непреложное правило, чтоб «все девушки не только общались читать и писать, но имели бы и разум, просвещенный различными знаниями, для гражданской жизни полезными».[14]
Среди знаменитых портретов смольнянок Д. Г. Левицкого задерживает на себе внимание образ девицы Молчановой. Она не поет, не танцует и не играет на сцене. Она ставит физические опыты и изображена на фоне тускло поблескивающих медью штативов и стеклянных вакуумных колб. При этом Екатерина Ивановна восседает в типично светской позе, мило улыбаясь и опустив на нарядное золотистое платье закрытую книгу, точно готовая поддержать разговор с невидимым собеседником.
Заметим этот жест. Просвещенная дама XVIII столетия это еще и светская дама, а ни в коем случае не ученый-отшельник, углубленный в себя. Она для того и осваивает азы наук, чтоб стать еще милее, любезнее, притягательнее для более образованного противоположного пола, чтобы на равных вести диалог с кавалером, а кое в чем и опережать его. Французский посол в России во второй половине царствования Екатерины II граф Луи Сегюр отмечал: «Женщины ушли далее мужчин на пути совершенствования. В обществе можно было встретить много нарядных дам, девиц, замечательных красотою, говоривших на четырех и пяти языках, умевших играть на разных инструментах и знакомых с творениями известнейших романистов Франции, Италии и Англии».[15]
15