Ролевая игра «кавалер и дама» была не для слабонервных простушек, в ней просвещенные подруги, поклонницы либерализма и государственных реформ, преподносили обществу свой вызов. Искусство состояло как раз в том, чтоб не переступить черту и не подать повод к злословью. В середине 1761 г. наши героини сумели вовремя остановиться у пропасти и даже немного побалансировать на краю для остроты ощущений.
Прекрасная дама
Обратимся к жанровому своеобразию «Записок» Дашковой, так как именно оно позволит нам раскрыть тайну образов, героинь, оживающих на их страницах. Для XVIII в. мемуары — это прежде всего литературный жанр, и писались воспоминания в большей степени по канонам художественного произведения и в меньшей — документальной прозы. Поэтому вопрос об образах героев тех или иных «памятных записок» и о сопоставлении этих образов с реальными людьми отнюдь не празден.
Авторы мемуаров, зачастую бессознательно, воплощали культурные идеалы эпохи Классицизма, скорее заботясь о поучительности и героическом подтексте, чем о «скучной прозе жизни». Екатерина Романовна сама была заметным литератором для второй половины XVIII в., поэтому все сказанное не в последнюю очередь относится и к ее запискам. Нельзя забывать также, что Дашкова рассказывала или диктовала свои «Записки» сестрам Уилмот, чье трогательно-нежное отношение к себе она очень ценила и которым хотела нравиться в образе юной героини.
Так, переживая на закате дней новую сильную дружбу Дашкова обращалась воспоминаниями к своему первому, во многом горькому опыту дамской преданности. Рассказывая о своей пылкой любви к Екатерине II и последовавшем затем охлаждении между ними, Екатерина Романовна совершенно естественно описывает себя как невинную жертву чужих интриг и неблагодарности той женщины, которой она отдала все, ради которой готова была идти на плаху.
И это была правда. Та правда, которую видела глазами любви и ревности сама Екатерина Романовна. Ее «Записки» — первый в истории русской литературы женский феминистический роман, рассказывающий о том, как две молодые дамы, готовые пожертвовать собой, ради Отечества, смогли перевернуть историю целой страны. Рассказ о дружбе, любви и предательстве, о праве женщин на свой особый мир, такой же сложный и героический, как у мужчин, о желании и умении «слабого пола» быть сильным, испытывать те же гражданские чувства, исповедовать те же идеалы свободы, что и мужчины их поколения. А еще — о праве дам жить в своем, недоступном мужчинам мире. У Дашковой мир женских взаимных чувств возвышен, чист и благороден, но хрупок — он ломается под напором именно мужской грубости, вульгарности, тупой неодухотворенной силы, воплощением которой в «Записках» становятся братья Орловы. Не важно, какими реальными качествами обладали эти люди, для Дашковой каждый из них — мужчина, чужой, враг. Из-за их вторжения рушится утонченный и нежный мир взаимной жертвенности и доверия, возможный по Дашковой только между женщинами.
Подчиняясь логике развития образов, великая княгиня под пером своей старой подруги предстает в виде «прекрасной дамы», попавшей в беду и нуждающейся в помощи и защите «благородного рыцаря». Именно такое распределение ролей и обусловливает замеченную всеми исследователями мемуаров Дашковой «пассивность» Екатерины II в организации заговора и «активность» главной героини. И «пассивность», и «активность» эта мнимые, они мало согласуются с другими источниками.
В действительности нити заговора Екатерина держала в своих руках, сама же Дашкова долгое время оставалась в неведении относительно складывания круга заговорщиков и их действий. Однако правда и то, что императрица старательно создавала у многих заговорщиков, представителей различных партий, иллюзию их преимущественной роли в подготовке переворота. Так что и Дашкова, и Орловы, и Н. И. Панин, и К. Г. Разумовский и даже ни чем не выделившийся И. И. Бецкой до последней минуты считали себя единственными руководителями заговора и рассчитывали на исключительную благодарность государыни.
Как в русской сказке Ивана Царевича предупреждают, что в волшебном саду все птицы будут говорить: «Я Гамаюн. Возьми меня». И лишь одна скажет: «Нет, я не Гамаюн, Не трогай меня». Она-то и будет настоящей. Сколько раз и сколько людей в мемуарах, письмах да и просто разговорах объявляли себя руководителями переворота 1762 г. Только Екатерина II нигде и никогда не говорила и не писала о своей главной роли в заговоре. Наоборот, она утверждала, что все произошло единственно «по воле народа», сама же императрица якобы проводила грустные дни, лия слезы о судьбе Отечества. Но именно она стала для русской истории XVIII в. той птицей Гамаюн, которая пропела начало новой эпохи.