С шумом и грохотом в парадную дверь ввалился Джимми. Сэнди обернулась от раковины, в которой мыла овощи, чтобы посмотреть на входящего в кухню сына. Галстук в малиновую и золотистую полоску заброшен за плечо, из-под распахнутого школьного пиджака торчат полы выбившейся рубашки, а волосы растрепаны так, словно он только что дрался.
Сердце Сэнди забилось, как пойманная птица, потому что даже в таком растерзанном виде он поразил ее своим сходством с отцом.
— Привет, — сказал мальчик. — Знаешь, чем мы сегодня занимались?
— Чем? — хрипло спросила она.
Джимми нахмурился.
— Ты схватила простуду?
— Мне просто нужно откашляться. — Что она и сделала. — Так чем же ты сегодня занимался? — напомнила Сэнди.
— Мы ходили на пруд кормить любедей. Они были похожи на корабли, и мы их рисовали.
— Лебедей, — поправила его Сэнди.
— Лебедей, — послушно повторил Джимми. — Хочешь посмотреть?
— Конечно, хочу, — ответила она. — Но только после того, как ты меня обнимешь.
Высокий для своих семи лет мальчик подошел к ней с улыбкой, заставившей Сэнди отвести взгляд. Она присела и раскрыла ему объятия. Крепко прижав к себе сына, Сэнди, должно быть, шмыгнула носом, потому что Джимми вскинул голову. Темно-карие, как у отца, глаза смотрели ей в лицо, но выражение их было совсем иное — любящее, теплое, встревоженное, в то время как у Уго…
— Ты правда не простудилась? — спросил он.
— Джимми, — твердо произнесла Сэнди, — я в полном порядке, и давай оставим это, ладно?
Это было произнесено безапелляционным материнским тоном. Несколько мгновений мальчик продолжал изучать ее взглядом, потом кивнул.
— Пойду отнесу портфель.
Очередной кризис удалось предотвратить, вздохнув, подумала Сэнди. С тех пор как умер Эдвард, Джимми жил в постоянной боязни того, что она может последовать за ним. Каждый чих, каждое оханье заставляло его трястись от страха.
Они рассмотрели рисунок, немного подправили его, поужинали, посмотрели телевизор и поднялись наверх, где Джимми поплескался в ванной, прежде чем свернуться клубочком в постели и послушать сказку на ночь. В восемь часов он уже спал, и Сэнди спустилась вниз.
Весь следующий час, ожидая звонка от Саймона, она старалась занять себя домашними делами. У них была экономка. Но после смерти Эдварда она решила уйти на покой, а нанимать новую было ни к чему: заботиться теперь приходилось только о двоих. Но дом был большой, слишком большой. Особняк с террасой, пятью спальнями и четырьмя комнатами для гостей заслуживал многочисленного шумного семейства, а не двух человек, которые, казалось, попали сюда по ошибке.
Сэнди не хватало Эдварда, не хватало экономки Мэрион, не хватало живого человеческого существа, которое можно было найти, открыв пару дверей, когда чувствуешь себя одинокой. Как, например, сейчас, призналась она себе, обнаружив, что стоит в гостиной, глядя в одну точку.
Досужие сожаления, отмахнулась Сэнди, и уже было направилась наверх, чтобы, приняв горячую ванну, снять напряжение, когда звук затормозившей перед домом машины достиг ее слуха. Ступая отяжелевшими вдруг ногами, она подошла к окну и приподняла край занавески. Как только Сэнди увидела стоящий у ворот низкий длинный черный автомобиль, она поняла, что долгому тревожному ожиданию пришел конец.
Уго вылез из машины и, закрыв дверцу, повернулся, чтобы рассмотреть дом. Добротный кирпичный фасад особняка украшали два эркера и множество больших окон. Возможно, за одним из них спальня моего сына, подумал Уго.
Даже мысленно произнося это слово — «сын», он чувствовал, как все внутри у него сжимается. Уго заметил, как приподнялась занавеска на одном из окон первого этажа, и его словно обдало порывом ледяного ветра.
Зловещее предзнаменование? — спросил он себя и вынужден был признать, что это вполне вероятно. Перед ним стояла нелегкая задача. Уго по-прежнему пребывал в состоянии глубокого потрясения, а Саймон советовал ему держаться подальше от Сэнди до тех пор, пока он не обретет душевного равновесия. Но посторонний человек даже отдаленно не может представить, что он чувствует в настоящий момент.