Это была Шейла, желающая сообщить, что она останется на уик-энд в Филадельфии.
— Как твои дела? — спросила она.
— Джимми со своим отцом в гостиной, — хрипло произнесла Сэнди.
— Значит, все-таки удосужился прийти. — Шейла звонила Сэнди каждый день, чтобы выяснить, как продвигаются дела, и испытывала все большую враждебность к Уго. — Если он обидит мальчика, то я…
— Они встретились, как старые друзья, — выдавила Сэнди. — Дай этой парочке несколько минут — и они сообща объявят меня плохим парнем за то, я что не давала им встретиться столько лет.
— Так не позволяй им сделать этого, — заявила Шейла. — Ты же знаешь, почему так получилось. Просто не забывай напоминать себе, что этот гад вышвырнул тебя безо всякой причины, просто по навету дурных людей, и оставил одну, почти без средств, расхлебывать кашу, которую заварил!
Решительность подруги немного приободрила ее.
— Спасибо, — пробормотала Сэнди.
— Не стоит благодарности, — ответила Шейла. — Я до сих пор помню тот день, когда ты возникла у Эдварда на пороге, толстая, как свинья, и измученная, как кляча.
— Это все в прошлом, а я намерена сосредоточиться только на будущем. — Сэнди помедлила, а затем решила, что с плохой новостью лучше покончить сразу. — Мы поженимся, — неохотно добавила она.
— Что?!
Сэнди поморщилась.
— Мы решили, что так будет лучше для всех. Он нужен Джимми… даже ты не будешь отрицать этого, Шейла! А брак, похоже, самый надежный способ придать ему уверенности, в которой…
— Ты с ума сошла? — взвизгнула подруга. — Я немедленно возвращаюсь домой!
— Нет! — вскричала Сэнди. — Не надо, Шейла! Я знаю, что делаю, я…
— Ты превращаешься в марионетку в руках мужчины, вот что ты делаешь, Александра Медфорд! — с горькой насмешкой воскликнула женщина. — Он запрет тебя в одном из своих палаццо, а сам будет разгуливать повсюду с твоим сыном! Знай, мол, свое место, женщина, и все в этом роде!
— Он не такой, — возразила Сэнди, нервно крутя на пальце кольцо.
— Все мужчины таковы, дай им только волю!
— Ты его совсем не знаешь…
— Как и ты! Ты всего лишь раз спала с ним…
Два раза, мысленно поправила ее Сэнди. Затем закрыла глаза и подумала: три, если считать последнюю отчаянную схватку.
— А потом рыцарь ускакал, приторочив твою девственность к своему седлу, — продолжала тем временем Шейла, — оставив тебя одну, со словом «шлюха», написанном на твоем дурацком лбу!
Сэнди заморгала. А ведь Шейла права. Несколько лет это слово висело над ней дамокловым мечом. Она не смела довериться другому мужчине из боязни, что он поступит с ней так же, как Уго.
— Сделай одолжение, Сэнди, не совершай никаких глупостей до моего возвращения, — настойчиво посоветовала Шейла. — А потом мы позовем твоего юриста, посидим и как следует все обдумаем.
— Хорошо. — В этом был резон… Гораздо больше резона, чем во всех ее сегодняшних поступках, если уж на то пошло. — Но не прерывай свой уикэнд, иначе я себе не прощу!
Разговор закончился тем, что Шейла неохотно согласилась отложить крестовый поход, призванный спасти Сэнди от судьбы, пострашнее смерти, до понедельника. Сэнди положила трубку, чувствуя себя намного лучше, поскольку напоминания Шейлы вернули ей утраченную волю к сопротивлению.
Но этого хватило только на время, пока она готовила любимое кушанье Джимми — салат с креветками. Когда она обнаружила отца с сыном в кабинете Эдварда и переступила через порог, вновь обретенная решимость рассеялась, как дым.
Комната способна многое рассказать о человеке, который провел в ней значительный отрезок своей жизни. Стены кабинета были заставлены полками с книгами, старая мебель обветшала и потерлась. Два глубоких кресла с высокими спинками по сторонам от камина, казалось, простояли здесь вечность. Тут царил какой-то могильный холод, потому что комнатой давно не пользовались, но кто-то задернул бархатные шторы и включил настольные лампы под абажурами.
Джимми забрался с ногами на стул у большого старинного стола Эдварда, Уго стоял рядом. Оба были без пиджаков, темные головы обоих низко склонились над картой, разложенной на столешнице. Джимми, подперев щеку рукой, рассказывал Уго о далекой Венеции так, словно прожил там всю жизнь.
Он уверенно водил пальцем по карте, но Уго не следил за пальцем. Он смотрел на сына. Свет настольной лампы освещал оба лица: детское — нежное и серьезное, и твердое мужское, на котором была написана любовь.
— Эдвард рассказывал, что у тебя целый дворец — самый большой в городе. Это правда?