— Он принадлежит моему отцу, — кивнул Уго. — Палаццо Ферри. Там… мы живем.
— Да. — Мальчик отвел взгляд, и на его лице появилось беспокойство. — Эдвард говорил, что твой папа болеет. Ему стало лучше? Ты поэтому и приехал ко мне?
— Я приехал… да. — Уго помедлил, затем добавил: — Ему сейчас немного лучше.
— Это хорошо. — Джимми кивнул. — Эдвард тоже долго болел, перед тем как… А теперь посмотрим фотографии?
— Может быть, сначала ты поужинаешь? — вставила Сэнди, стараясь справиться с душащими ее слезами.
Оба повернули головы, оба распрямились. Один улыбнулся ей, другой — нет.
— Я рассказывал папе о Венеции, — сообщил Джимми.
— Вот и хорошо. — Сэнди попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. — Уже довольно поздно. Может быть, умоешься и переоденешься? Сегодня на ужин твое любимое.
— Креветки? О, здорово! — В одно мгновение Джимми снова превратился в маленького мальчика и с радостной улыбкой спрыгнул со стула на ковер. Он подбежал к Сэнди… и остановился. Улыбка сползла с его лица, когда он повернулся к Уго и осторожно спросил: — Ты ведь не уйдешь, пока я наверху, правда?
— Нет, не уйду, — пообещал ему Уго.
— Здорово! — воскликнул Джимми и широко улыбнулся. — Здорово! — повторил он и выбежал из кабинета, оставив двух взрослых в состоянии, которого ему не понять, проживи он хоть тысячу лет.
Как только они остались одни, Уго повернулся к ней спиной и снова уставился на карту.
— Я никогда не прощу тебе этого, — хрипло выдавил он.
— Что ты мне не простишь? — Сэнди приняла вызов с высоко поднятой головой.
— Этого! — Он взмахнул рукой над разложенной картой. — Мой сын знает о Венеции больше, чем я! И все это он узнал от другого человека!
— Эдвард…
— Да, Эдвард! — сквозь зубы процедил Уго, затем повел широкими плечами, словно пытаясь сбросить то, что давило на них. — Думаю, пришло время рассказать мне об Эдварде Медфорде, — натянуто произнес он.
В его голосе звучала горечь, и… Да, поняла Сэнди, он испытывает жгучую ревность к той любви и привязанности, которые внушал Джимми Эдвард.
7
Уго не мог разобраться в своих чувствах. Он пытался успокоиться, но это было невозможно. Последний час стал для него адом и раем одновременно. Никогда он не испытывал подобного притяжения к другому человеческому существу, но единственным, о ком говорило с ним это существо, был Эдвард Медфорд.
Он повернулся и свирепо уставился на Сэнди. Она стояла на пороге, с настороженным и упрямым видом, и было очевидно, что ей совсем не хочется говорить с ним об этом.
— Пожалуйста, — произнес он почти с мольбой.
Быстрым движением Сэнди захлопнула за собой дверь. Немного помедлила, продолжая сжимать дверную ручку, затем распрямила плечи.
— Хорошо, — неохотно согласилась она. — Что ты хочешь узнать?
Уго стиснул зубы при виде воинственного выражения на ее лице. Проклятье, он имеет право знать!
— Кем именно был для тебя Эдвард Медфорд?
— Если ты читал мои бумаги, то должен это знать, — ответила Сэнди. — Он был кузеном моего деда по материнской линии и занимался добычей бриллиантов в Южной Африке. Он путешествовал по всему миру, а состарившись, вернулся в Нью-Йорк.
— И ты его единственная наследница, — сказал Уго так, словно это имело какое-то отношение к делу.
— Я не знала этого до самой его смерти, — пояснила Сэнди. — Я даже не знала о существовании Эдварда до дня своего совершеннолетия, когда получила письмо из фирмы Саймона, в котором сообщалось, что я наследница Эдварда, и он хочет познакомиться со мной. Я согласилась и, придя сюда, впервые увидела этого сварливого старого чудака. — Легкая усмешка смягчила ее непримиримо поджатые губы. — И сразу же мы повздорили…
— По какому поводу?
— Еще с тех пор, как умерли мои родители, Эдвард знал, что оставит свое состояние мне. Он также знал, что меня отправили жить к другим родственникам. Но поскольку не хотел, чтобы непредсказуемый ребенок нарушил его размеренную жизнь, то предпочел игнорировать мое существование, до тех пор, пока я не стану достаточно взрослой, чтобы быть рассудительной, как он выразился. — Теперь усмешка Сэнди стала горькой. — Однако он получил не то, на что рассчитывал. Вместо рассудительной особы перед ним стояла злюка, к тому же на последнем месяце беременности, и поблизости не было ни одного мужчины, способного придать ей респектабельности.
Уго вздрогнул, но, тем не менее, спокойно заметил:
— Я умею совершать в уме несложные арифметические действия.