— Марсель… Паш!
Роняю костыль. Горький за секунду оказывается рядом, вовремя подставив своё плечо.
Понты понтами, но я не рассчитал. С координацией беда. Сам ещё не передвигался. Позавчера и вчера меня батя на себе таскал.
— И куда эт мы настрёмились? — улыбается Макс.
— На пляжную вечеринку, — огрызнувшись, покрепче прихватываю правый костыль.
— А если серьёзно? — уточняет Паша.
— У меня тут одна дорога. Сортир, — раздражённо цокаю языком.
— Понял.
— Утка ж есть.
Утка…
— Могу подарить её тебе, Ромасенко.
— Вы только, пожалуйста, потихоньку, — Илона, отойдя в сторону, с тревогой наблюдает за нами.
— Может, чуть помедленнее? — очкуя, беспокоится Паша.
— Нет.
На клапан давит так, что промедление, боюсь, чревато последствиями.
— Дверь закрой, — командую, когда оказываемся в туалете.
— Я с тобой побуду.
— Сбрендил? — балансирую на одной ноге.
Как грёбаный оловянный солдатик.
— Тебе нельзя падать, Марс.
— Дай поссать, придурок! — забирая у него второй костыль, прямо-таки выхожу из себя.
— Ты это… Осторожно только, лады?
Матерюсь.
Как раз в этот момент дверь закрывается и мне услужливо позволяют справить нужду.
Пользуясь случаем, чищу зубы и умываю морду. Правда склониться над раковиной не могу, поэтому полоскаюсь как жаба. Вода повсюду. Летит направо и налево.
Тук-тук.
— Марсель, всё в порядке?
Илона.
— Да.
— Паша поможет вернуться?
— Буду признателен, — отвечаю ей в тон, глядя на своё дерьмовое отражение в зеркале.
Обратная дорога до кровати занимает чуть меньше времени, хотя друг делает каждый последующий шаг с опаской.
— Аккуратнее.
— Я не смертельно больной. Хватит уже, — рявкаю на девчонку, пятой точкой опускаясь на постель.
— Слушай, братан, тебе бы не только воротник, — Ромасенко на шею в фиксаторе показывает, — но и намордник. Бросаешься на нас сегодня как бультерьер.
— Очень смешно, — закидываю на кровать сначала ту ногу, что в гипсе. Потом вторую.
Поёрзав, без резких движений укладываюсь. Глубоко дышу, стараясь игнорировать усилившуюся боль.
— На фига перестелила бельё?
Успела подсуетиться, пока я был занят утренними процедурами.
— Мне не трудно.
— Никто об этом не просил.
— Вместо спасибо ещё и получила, — хмыкая, комментирует наш диалог Ромасенко.
— Можете просто свалить отсюда? — глядя в потолок, довольно грубо обозначаю своё пожелание.
— Да без Б. Погнали, Паш. Пусть депрессирует дальше сколько влезет, — хлопает Горького по плечу. После чего они оба выходят из палаты.
— Зря ты так.
Молчу.
Едва сдерживаюсь, чтобы не нахамить в довесок ещё и девчонке.
— Нехорошо получилось. Я понимаю, тебе сейчас очень трудно, но…
— Не надо меня воспитывать! Иди давай… Туда же, — всё-таки выпаливаю на эмоциях.
— Ну уж нет, — отражает уверенно и спокойно. — У нас тут мороженое тает. Большая упаковка. Ты один точно не справишься.
— Не сдалось мне это твоё мороженое!
— А ещё я скачала офигенский фильм, — чувствую, как садится на кровать.
Смещаю взгляд с потолка на неё.
Копошится. Устанавливает ноут возле моих ног.
— Щас расширение на весь экран сделаем. Ты пока чуть наверх подтянись, чтобы тебе лучше было видно.
— Вебер, ты оглохла? Мне не нужна компания.
— Мне нужна.
Запускает чёртов фильм.
Пока идёт заставка, двигает стул к постели. Затем берёт в руки пластиковое ведро розового цвета и, усевшись рядом, протягивает мне одну из ложек.
Смотрим друг на друга.
— Не вредничай, Абрамов, — склонив голову влево, произносит строго. — Мы просто посмотрим кино и поедим мороженое. Как раз на тебе проверив высказывание учёных о том, что от него поднимается настроение…
Глава 2
Она стала приходить ко мне в больницу каждый день.
Без конца таскает всякую всячину и упорно пытается развлекать всеми возможными способами, не позволяя киснуть.
Смотрим фильмы, слушаем подкасты, вместе проходим игры на ноуте. И постоянно Вебер умудряется придумать что-то новое. То настолку принесёт, то книжку какую. Недавно на полном серьёзе раскраску антистресс всучила с пачкой карандашей в придачу. Одну картинку я раскрасил даже. На большее, увы, моего терпения не хватило.
— Хэй! Привет, ворчун, — заглядывает в палату как-то утром.
— Привет.
Приучила к своим визитам. Чётко знаю, во сколько явится.
— Смотри-ка, что тут у меня.
Уже даже страшно представить, ей Богу.
— Та-дам!
Заходит. Заносит мою старую гитару.
Вопросительно выгибаю бровь.
— Мне кажется, она тебе давно нужна.
— Тебе кажется.
— Пусть будет, — пожимает плечами. — Вдруг возникнет желание поиграть, — аккуратно ставит инструмент у противоположной стены.
— Не возникнет, — отвечаю типа уверенно, хотя уже на следующий день в какой-то момент от желания прикоснуться к струнам аж кончики пальцев покалывать начинают.
Двое суток стойко держусь. На третьи проигрываю этот бой и сдаюсь.
Оставшись один на один с собой, беру гитару в руки и открываю порядком исписанную записную книжку.
Листаю.
Бесит моя нездоровая продуктивность. Вроде и выплёскиваешь мучающие тебя мысли на бумагу. Текстов в блокноте всё больше и больше, но легче пока от этого не становится.
Обида. Горечь. Отчаяние. Все эти чувства на постоянной основе наполняют мою грудную клетку, мешая дышать…
Подбирая мотив, снова думаю о Той, которая за столько времени не удосужилась ни позвонить, ни написать.
А я жду ведь! Как идиот, до сих пор жду. На рассвете по традиции проверяя телефон и соцсети, в которых её профайлы теперь отсутствуют.
Неужели ей всё равно?
Не хочет узнать, что со мной?
Не отошёл ли в мир иной?
Не стал ли калекой? Дурачком?
Однажды, не выдержав очередного эмоционально изнуряющего внутреннего монолога, озвучиваю все эти вопросы Илоне.
— Я не знаю, что тебе на это ответить, Марсель, — девчонка ставит фильм на паузу. — Тата попросту исчезла. Номер не доступен, страница во Френдапе удалена.
— Свадьбы с Горозией не было.
Дед, занимающийся делом, связанным с моим ДТП, смотрел его паспорт. Этот леопардовый козёл не женат, как и прежде.
— Получается, что она не с ним.
— Получается, что так.
— Тогда какого хрена? — раздражённо отбрасываю кубик-рубик в сторону. — Где она? Почему так долго не выходит на связь? Прячется? — хмуро жду ответа.
— Возможно. По городу ходят слухи о том, что Алиса Андреевна увезла внучку, сбежав от мужа.
Алиса Андреевна…
Её цифры тоже вне зоны доступа. Я набирал бабушку Джугели неоднократно.
— Эдуард Зарецкий, хоть и бывший губер, но фигура до сих пор серьёзная. Вполне вероятно, что они вынуждены скрываться и от него, и от семейства Горозии.
Немного радует тот факт, что Тата не одна. Что рядом с ней есть человек, способный поддержать и помочь.
— Предки, как назло, перестали общаться с Климовыми. Ни черта не выяснить.
— Климовы — это…
— Семья её матери.
— Ясно. А из-за чего общаться перестали? Из-за того, что Тата не дала показания полиции?
— Да. Отец даже заикнуться про неё не даёт. Такое впечатление, что люто ненавидит.
Вебер вздыхает.
— Все из-за той ситуации на неё обозлились… Парни и класс тоже.
— А сама что думаешь?
Поднимает голову. Смотрит мне в глаза.
— Думаю, Тата поступила так, потому что у неё была на то веская причина.
— Если откровенно, плевать на грёбаные показания. Почему она не пришла ко мне?
— К тебе не пускали, когда ты был в реанимации.
— Ладно, допустим. Почему до сих пор не позвонила?
— Марсель…
— Почему, Илон? Это разве трудно? Просто, мать твою, набрать!
Молчит. Опускает взгляд.