Сама его поцеловала. Объясняться как будешь?
От беспокойных мыслей отвлекает разговор консьержа и двух людей, одетых в полицейскую форму.
Что-то случилось? Кто-то вызвал?
Поднимаемся по ступенькам.
Как назло, лифта внизу нет. Приходится ждать и, конечно, те самые полицейские в итоге оказываются с нами в одной кабине, причём по глупой улыбке узнаю в этом дуэте того самого прохожего, грозившегося нас оштрафовать.
Непроизвольно заливаюсь краской под внимательным взором сотрудников правоохранительных органов.
— Какие-то проблемы? — недружелюбно интересуется Марсель, отодвигая меня за свою спину.
— Разве?
— Уточняю.
— Нет никаких проблем.
— Но можно организовать, — подключается второй.
— Ну давай, организуй. А лучше объясни своему сопливому напарнику, что шутки шутить бывает опасно для здоровья.
— Марсель… — дотрагиваюсь до его предплечья, призывая тем самым к спокойствию.
— Слушай, Фёдор Ильич, мне кажется, я видел где-то его лицо, — прищуривается молодой. — Не на фотороботе случаем? В розыске у нас не числится?
— Да вы что? Какой фоторобот? — вмешиваюсь я, кожей ощущая идущее от Абрамова напряжение.
— Не, погоди, его по телеку показывали. Точно! В группе какой-то поёт. У меня дочь смотрела с ним программу.
— Да ладно?
— Наш этаж, — довольно громко извещаю, когда лифт останавливается на шестнадцатом. — Позвольте, мы выйдем
— Разумеется.
— Мож автограф тогда на прощание, звезда?
— Обойдёшься, — бросает Марсель, пропуская меня вперёд.
Выхожу.
Краем глаза случайно замечаю, что синим горит кнопка девятнадцатого этажа и сердце, толкнувшись о рёбра, перестаёт биться.
Лифт уезжает.
— Идём.
Не двигаюсь с места.
— Марсель…
Паника накрывает так внезапно, что я не могу с ней справиться.
— Что такое? — парень встревоженно на меня смотрит.
— Денис.
— Денис? — не понимает, причём тут он.
— Они приехали за ним, — выпаливаю, ощущая как тело пробивает дрожь.
— С чего ты взяла?
— Девятнадцатый. Там его квартира.
— Это какая-то ошибка. Дэн здесь не живёт, — отрицает уверенно.
— Живёт. Он… Он очень просил открыть ему. Настаивал на встрече с Полиной. Хотел побыть с ней. Сказал, что у него нет времени…
— Тихо, не нервничай, объясни нормально.
Сглатываю, успокаиваюсь, а затем, глядя ему в глаза, говорю:
— Его посадят, Марсель. Он с ними что-то сделал…
Глава 27
Марсель
Верно говорят, беда не приходит одна. Сперва случается весь этот ужас с Филатовой. Потом выясняется, что друг, в порыве мести находит виновных и совершает в одиночку расправу над ними. Теперь вот на очереди встреча с отцом, которого готовят к операции на сердце. В общем, всё не слава Богу.
Собственно, а как давно я к этому Богу обращался? Не помню когда.
— Сынок…
Мать спешит ко мне с другого конца коридора.
— Молодой человек, будьте добры, наденьте халат, его вам выдали не для галочки, — ругается медсестра, сидящая за стойкой.
Надеваю, а уже в следующий момент меня обнимают родные руки.
— Привет, мам.
Она встаёт на носочки, оставляет тёплый поцелуй на моей щеке и, отклонившись назад, с тревогой в глазах разглядывает.
— Как ты, дорогой? От дедушки узнали про Дениса. Я… Даже не знаю, что сказать.
— Да что тут скажешь, мам. Ему грозит реальный срок.
— Полина знает?
— Его при ней забирали.
— Кошмар, — прижав ладонь ко рту, качает головой. — Какой-то беспросвет кругом. С кем она? С Илоной?
— Нет. Всё это время с ней была Джугели.
— Тата? — переспрашивает удивлённо.
— Да. Она приехала в Москву сразу после случившегося.
— Правильно. Поле сейчас, как никогда, нужна поддержка.
— Петька и Сонька дома?
— Петя да. Представляешь, за неделю до нашего отъезда заболел гриппом. С ним сейчас бабушка, — тяжело вздыхает.
— Ты не переживай. Всё будет хорошо.
Кивает, но по щекам катятся слёзы.
— Не надо, мам. Не плачь, — осторожно заключаю в объятия её хрупкую фигуру.
— Я так боюсь, сынок… — признаётся тихо. — Когда-то врачи называли нам эти сроки, понимаешь?
Её беспокойство передаётся и мне. Страшно даже представить, что именно она подразумевает под словом «сроки».
Конечно, все мы (имею ввиду отпрысков) были в курсе батиных проблем со здоровьем. Видели бесконечный приём лекарств, знали про ежегодные обследования, но… Тогда это воспринималось как данность. Казалось, что просто всегда так будет и ничего плохого не произойдёт.
— Медицина не стоит на месте. Уверен, батю починят. По-другому быть не может, — сглатываю ком, вставший в горле.
— Угу…
— Держись, ма, — целую её в макушку. — Могу я зайти к нему?
— Да, там девчонки, — отступает на шаг, чтобы привести лицо в порядок.
— Что по деньгам? Я переведу, сколько нужно. Врачи хорошие? Может, за границей лучше бы операцию сделать?
— Мы советовались. Все утверждают, что делать надо здесь. Специалисты, оборудование, реабилитация. Всё на высшем уровне.
— Значит здесь. Когда операция?
— Послезавтра утром.
— Так скоро?
— Ты иди к нему, а то там медсестра должна прийти брать анализы.
Провожает меня до палаты.
Какое-то время стою перед дверью, настраиваясь, а потом, сжимая пальцами ручку, захожу.
— И она мне такая: «Абрамова, если не хочешь вылететь отсюда, сними корону с головы. Ты никто и звать тебя никак. Бездарность и посредственность в чистом виде». Нет, ну скажи, разве это нормально, па? Совсем офигела, грымза старая!
Отец смотрит на меня.
София тоже поворачивается. Вытаращив глаза, вскакивает с постели и с громким возгласом «Марсель!» несётся в мою сторону.
— Ты!
Чуть с ног не сбивает. Применяет излюбленный удушающий. Прижимается к груди.
— Привет, хулиганка, — дёргаю за левую косу.
— Я же говорила! Говорила, что он придёт! — отстраняясь, произносит довольно. — И от него не пахнет алкоголем вроде…
— Вроде, — хмыкает старшая.
— Не-не. Он трезвый, хоть и выглядит плохо.
— Рано радуешься, ещё не вечер.
Встречаемся глазами с Милой.
Вот ведь язва.
— Идём, София, поищем маму. Она хотела зайти в буфет.
— Подожди, какой буфет, блин! Дай побыть с ним немножко. Завтра он опять улетит на концерт.
— Потом. Идём я сказала, — настойчиво подталкивает мелкую к двери.
— Ну Милан!
— Глупая, что ли? Им наедине поговорить надо! — шипит на сестру и несколько секунд спустя хлопает дверь.
Молча стою, засунув руки в карманы.
Неуютная, почти звенящая тишина, напрягает, но сложно начать разговор, когда за плечами неприглядная история, подобная нашей.
— Что ты стоишь там? Иди сюда, — доносится до меня голос отца.
Шагаю к стулу. Чуть развернув его, сажусь.
— Выглядишь и правда дерьмово, Младший, — повторяет замечание Соньки. — Что за новость о том, что надумал уходить из группы?
Вот так запросто заводит разговор. Будто и не было между нами того конфликта.
— Так решил, — пожимаю плечом.
— Странное решение. От проблем оно тебя не избавит.
— Зато Я перестану быть проблемой. Для друзей, Илоны и лейбла.
— Что в итоге с Илоной? Не сложилось у вас, как понимаю?
— Нет.
— Н-да, как писал Александр Сергеевич: «Болезнь любви неизлечима». Безнадёжен ты в этом плане. Честно говоря, я думал, что со временем ты забудешь дочь Амирана. У тебя всегда было столько девчонок…
— Ты мать забыл? — бросаю в лоб. — Вы ведь тоже расставались.
— Не забыл.
— Тогда какого дьявола ждал от меня чего-то другого?
Разводит руками.
Ему явно нечего сказать в ответ.
— Ты поступил подло.
— Не отрицаю.
— Совесть не мучила?
— Иногда.
— Я страдал по ней все эти годы!
— Разлука для любви — то же, что ветер для огня: маленькую любовь она тушит, а большую раздувает еще сильней, — произносит задумчиво.
— Вы столько времени молчали! — возмущённо напоминаю. — Беркут, ты, она!
— Уже как есть, сын. Прошлого не вернуть. Тогда мне казалось, что её исчезновение тебя вылечит. Теперь впору просить Того, кто сверху, об обратном. Вижу ведь, как загибаешься. Твои пацаны сказали, ты опять раскодировался? На хрена?
— Бать, всё. Давай не обо мне сейчас.
— Нет уж, Кучерявый, давай о тебе, — чеканит жёстко. — Надо серьёзно поговорить. И сперва ты внимательно меня выслушаешь, ясно?
Киваю, исподтишка его разглядывая.
С сожалением отмечаю, что за те месяцы, в которые мы не виделись, сдал отец прилично.
— Прямо, как есть скажу. Девчонкам не могу, а ты знать должен. Потому что такие сюрпризы, ну его к чёрту. Лучше заранее быть готовым.
— Ты о чём?
В глотке пересыхает. Пульс учащается.
Мне его монолог уже заранее не нравится.
— Если так случится, что во время операции или после я отойду в преисподнюю…
— Бать…
— Не перебивай! — злится, и я смиренно затыкаюсь. — В общем, мне важно, чтобы ты осознавал, Марсель: семья будет на тебе. Мать, девчонки, Петька. На твои плечи ляжет большая ответственность и мне хотелось бы быть уверенным в том, что ты с ней справишься.
Смотрим друг на друга неотрывно.
Глаза жжёт так, будто туда кислоты плеснули.
— Не говори мне такие вещи. Заплатим сколько потребуется. Врачи сделают всё как надо, — убеждаю в этом нас обоих.
— Возможно и сделают, но предугадать, как поведёт себя мой организм, нельзя. Я общался с хирургом лично. Так что в полной мере осведомлён о рисках и процентах. Тут как повезёт…
— Ты не можешь нас оставить.
Звучит очень по-детски, но я… Я не в состоянии принять ту информацию, которую он столь спокойно преподносит.
Все мы привыкли к тому, что родители просто с нами есть. Задумываемся ли мы о том, что может быть иначе?
— Мой сын — не алкоголик и не наркоман, как пишут СМИ. Плевать на мнимые доказательства. Я не верю в это. Он не слабак. Он из другого теста, верно? Там есть характер, сила и воля.
Стыдно пиздец, но глаз не опускаю. Выдерживаю его пристальный, тяжёлый взгляд.
Так было всегда.
— Самое время привести в порядок свою жизнь. Собрать волю в кулак. Избавиться от всей той дряни, к которой ты по глупости пристрастился, и вернуть себе способность трезво мыслить. Пообещай, что сделаешь для этого всё возможное.
— Бать…
— Слово мне дай, Абрамов, — требует сердито.
Картинка плывёт.
Стискиваю челюсти до хруста.
Киваю.
— Слово… — давит он упрямо.
— Обещаю.
— Вот и прекрасно, — хлопает по плечу. — Держи его, как держала Джугели своё. Признаться, её поступок достоин уважения. Беркут — трепло! Так и знал, что он однажды расколется!
Дверь открывается. В палату заходит медсестра.
— Ян Игоревич, день добрый!
— Опять дырявить меня пришла, Елена Алексеевна?
— Ага. Контрольная экзекуция. Пять пробирочек приготовила.
— Каждый день ходит! Всю кровь из меня выкачала уже.
Женщина смеётся.
— Ой, это сын ваш? — разглядывает меня, не скрывая любопытства. — Красавец какой! Вы так похожи!
— Да уж, где мои двадцать два… — хмыкает отец.
— Там же где мои, — вздыхает медсестра. — Ой! Забыла кое-что, дура! Сейчас вернусь, мои хорошие. Вы пока прощайтесь. Буду вынуждена выгнать одного из вас, когда вернусь.
Бежит к двери. Снова остаёмся вдвоём.
«Прощайтесь».
Царапнуло до адской боли в груди.
Я не собираюсь прощаться!
— Есть сиги с собой?
— Тебе нельзя.
— Нельзя, — соглашаясь, цокает языком, — но так чертовски хочется, — хитро на меня косится.
— Не дам, — отрицательно качаю головой.
— Ой иди уже а! — встаёт и подходит к окну. — Всё, о чём говорили, только между нами. Понял?
— Разумеется.
— Я на тебя надеюсь, сын.
— Бать… — тоже поднимаюсь со стула.
— Ну…
— Прости за драку.
— Нормально всё. Это карма. Ответочка за деда прилетела, — усмехнувшись констатирует, стоя спиной ко мне.
— В смысле за деда?
— В коромысле. Иди, Младший, — повторяет, странно дёргая плечом.
Складывается ощущение, что прогоняет. Обидно даже.
Вытираю глаза ребром ладони и направляюсь к двери.
Когда шёл сюда, на душе было невероятно тяжело, но сейчас… Сейчас стало во сто крат хуже.
В коридоре, к счастью, никого из моих не встречаю. Положа руку на сердце, не готов говорить с кем-либо.
Спускаюсь по лестнице четыре пролёта. В холле стаскиваю с себя халат и грёбаные бахилы. Выбрасываю всё в мусорку и выхожу на крыльцо, по пути доставая из кармана сигареты и зажигалку.
Сажусь прямо на ступеньки.
Потряхивает. Пальцы дрожат, пока подкуриваю.
Затягиваюсь до рези в лёгких. Медленно выдыхаю и пытаюсь прийти в себя после разговора с отцом. Размотало меня конкретно.
— Как он? — голос Джугели вынуждает открыть глаза.
Девчонка стоит напротив. Всё это время ждала внизу. Сама вызвалась сопроводить меня в больницу.
— Готовят к операции.
— Вам удалось спокойно поговорить?
— Да.
Кивает и ни о чём больше не спрашивает.
Подходит ближе. Замешкавшись, неожиданно протягивает ладонь и ласково проводит пальцами по моим волосам.
Вроде простой жест, но меня жёстко выбивает, как и в случае с тем поцелуем, который я прокрутил в своей голове уже, наверное, сотню раз.
Зачем делает всё это? Играет со мной?
Улетит ведь опять в свою чёртову Барселону. Ляжет под своего тренера. Будет вот также его целовать.
Дёрнувшись в сторону, встаю со ступенек и делаю ещё одну глубокую затяжку.
— Мне надо в одно место.
Не смотрю на неё.
Чёрная ревность уже кипит кислотой по венам, и это не к добру.
— Я с тобой, — произносит она растерянно.
— Нет, я хочу побыть один. Езжай к Полине, — бросаю окурок в урну и шагаю к калитке.