— Аптечка где?
— Под крайним сиденьем сзади. Военная, хорошая, — подсказывает дядя Ваня, отслуживший ранее по контракту много лет.
Пока Паша ищет её, я вспоминаю правила оказания первой помощи при ранениях. Раньше, когда нас готовили к «Зарнице», мы зубрили их на случай, если попадётся такой билет в теоретическом этапе. А ещё обэжэшник, на наше счастье, регулярно заставлял отрабатывать практику.
— Тата… Слышишь меня?
— М-м…
Она пока в сознании, но явно уплывает.
— Всё будет хорошо.
Сука, как же мне страшно!
— ИПП?
— Да. И чем резать.
— Держи.
Горький, присевший рядом, оперативно передаёт мне индивидуальный перевязочный пакет и ножницы.
— Стой, родная. Мне нужно вот так.
Снимаю с неё куртку, режу платье спереди и сзади.
Вскрываю индивидуальный перевязочный пакет. Разорвав прорезиненную оболочку по надрезу кромки, извлекаю бумажный сверток, вынимаю булавку и разворачиваю бумагу. Затем одной рукой беру конец бинта, другой — его скатку. Расправляю подушечки.
Касаться руками подушечек можно только с одной стороны. Обратная должна оставаться стерильной.
Трясущимися пальцами быстро накладываю к небольшому входному отверстию раны герметизирующую оболочку и марлевую подушечку.
Прибинтовываю подушечку и конец бинта закрепляю булавкой.
— Спину посмотри хорошо. Выходное отверстие есть?
— Нет.
Значит пуля внутри.
— Милая…
Она так тяжело дышит!
Ей больно. Лицо мокрое от слёз. И у меня сердце разрывается от этой картины.
— Ваня, далеко ещё?
— Навигатор показывает семь минут.
— Чёрт.
Одну руку держу на груди. Второй сжимаю её ладонь.
— Потерпи немного, родная.
— Как это произошло? — подаёт голос наш звуковик. Очевидно, охеревший от происходящего.
— Я вообще не понял!
— Марина говорила про какого-то человека.
— Ромас погнался за ним?
— По ходу.
Тата роняет голову мне на плечо, потеряв сознание.
— Блядь. Нет…
У меня жуткая паника.
— Она отключилась.
— Где пуля, ребята?
— Правая сторона груди.
— Плевральные полости, в которых находятся лёгкие — шокогенные зоны. Их ранение может завалить давление, да и… В общем нужен обезбол.
— Паш, ищи.
— Там есть в шприце, — называет препарат. — Колите.
— Куда?
— Плечо или бедро.
— Давай ты, а?
— Ладно.
Доверяю ему.
После аварии был период, когда нужно было проколоть меня всякой хернёй. Горький на пару с Вебер поочерёдно приходили на помощь. Я это дело не люблю. Да и неудобно самому.
— Врачам обязательно сказать, что кололи и во сколько.
Придерживая Тату, наблюдаю за тем, как друг, обработав руки, делает укол.
— Есть, — прижимает ватный диск к её обнажённому плечу.
— Спасибо.
Трогаю пульс, ощущая, как у самого кровь с лютой интенсивностью шарахает в ушах от волнения.
Только будь со мной. Не уходи, пожалуйста!
Прислонившись губами к виску, молю Всевышнего лишь об одном. Чтобы не забрал Её у меня. Потому что если это случится… Клянусь, я следом отправлюсь туда. Мне ничего без неё не нужно. Ничего…
— Держись, — сцепив зубы, целую её волосы.
Секунды слишком медленно перетекают в минуты, но с того момента, как добираемся до больницы, время ускоряет ход.
Всё происходит быстро и будто не с нами.
Паркуемся прямо у шлагбаума.
Паша открывает мне дверь.
Подняв девчонку на руки, несу её в сторону здания, минуя КПП.
Чиж бежит вперёд, сообщить о случившемся дежурному врачу.
Меня встречают на ступеньках. Ориентируют. Попутно задают какие-то вопросы.
— Сюда, — указывают на каталку.
— В реанимацию её, Вера, а вам молодой человек нужно подойти заполнить бумаги на…
— Спасите её, пожалуйста, — перебиваю, в отчаянии вцепившись пальцами в ткань белого халата. — Я любую сумму заплачу, только помогите ей, прошу.
Тата
Помню, как-то в детстве, посмотрев раскрученный зарубежный боевик с отцом, всерьёз задалась вопросом: «Что чувствует человек, когда в него стреляют?»
Мне было очень интересно узнать ответ, но, честно говоря, не настолько, чтобы на себе испытать все «прелести» данного события.
И тем не менее. Во мне была самая настоящая пуля. Пуля, пробившая ребро и лёгкое.
Что я чувствовала в тот самый момент?
Удивительно, но в первые секунды — ровным счётом ничего. А вот потом… В груди стало невыносимо жечь. Сильно-сильно. Нестерпимо.
Что происходило после, помню крайне плохо. Всё как в тумане.
Знаю только, что мой Кучерявый был постоянно рядом. Я слышала его голос и дыхание. Я чувствовала, как его ладонь сжимает мою.
Он был со мной до тех пор, пока я не отключилась.
Очнулась уже в больнице. После всего.
После дренирования и тораскопии — операции под эндотрахеальным наркозом, выполняемой при помощи особого эндоскопического прибора. Его вводят внутрь тебя через прокол в грудной стенке.
Врач сказал, что во время проведения операции ему удалось обнаружить плотный инфильтрат между позвоночником и аортой, в который была вовлечена ткань легкого.
Там и «засела» пойманная мною пуля.
Её благополучно извлекли.
Я жива, но по ощущениям ещё какое-то время в это не верится. Потому что там, стоя посреди орущей толпы, я поймала абсолютное ощущение того, что это — конец.
Я вдруг подумала о том, что судьба могла намеренно свести нас с Марселем. Не ради счастливого совместного будущего, а ради этого дня.
Она помогла мне вернуть ему тот кармический долг.
Пять лет назад, спасая меня, пострадал он. Теперь ситуация зеркальная. Мы поменялись местами. И если бы нужно было отдать свою жизнь взамен его, я бы это сделала, но, очевидно, Всевышний возлагает на меня ещё какие-то планы. Раз уж я по-прежнему здесь.
— Тата!
Мама. Прилетела.
Как всегда красивая, перепуганная, заплаканная, в край встревоженная, она стоит у моей больничной койки.
— Дорогая моя, — плачет. Целует. Накрывает мою ладонь своей. — Как ты, милая?
Только собираюсь что-то ответить, как звучит строгий голос медсестры:
— Ей нельзя сейчас напрягаться. Даже говорить.
— Простите, — извиняется виновато. — Ты так напугала нас… Сначала я увидела новости по телевизору, а потом мне позвонила Даша. Господи, это какой-то кошмар…
Опять плачет и мне не нравится видеть её такой. Семья Джугели итак принесла ей море бед и страданий.
— Марсель места себе не находил. Извёлся весь, — качает головой и будто бы в подтверждение её слов, мы тут же слышим разговор на повышенных тонах.
— Мне нужно лично убедиться в том, что с ней всё в порядке.
— Я не могу впустить вас в палату.
— Я должен её увидеть!
— Вы никто!
— В смысле никто? Я почти муж ей!
— Почти — не считается. Я же вам объясняю, с разрешения врача только самые близкие родственники сейчас могут на минутку заглянуть к девушке.
— Я и есть самый близкий, ясно?!
— Молодой человек!
Дверь открывается и в палату заходит Он.
— Джугели…
Парень бросается ко мне и маме приходится чуть отступить назад, отпустив мою руку.
— Нет, ну что за беспредел! Я сейчас охрану позову.
— Зовите кого угодно, — Марсель осматривает меня беглым взглядом. Взвинчен. Взволнован до крайней степени. Часто дышит. — Тата…
Столько эмоций в его воспалённых глазах читается!
Тревога. Растерянность. Страх. Облегчение.
Наши пальцы снова находят друг друга. Его — дрожат, и я стараюсь сжать их в ответ покрепче, хотя сил нет совсем.
— Немедленно выйдете, молодой человек! Не положено! — сиреной вопит женщина в медицинском халате.
— Дайте им минуту, — вмешиваясь, просит мама.
— Не положено! — повторяет та, словно робот. — Вы слышите меня?
Марсель, сцепив зубы, наклоняется ко мне.
— Я скоро вернусь к тебе, — на секунду прижимается своими горячими губами к моим и только тогда я полностью осознаю, что действительно жива.