Не успеваю расстроиться, как раздаётся стук в дверь и в палату заглядывает Кучерявый.
Улыбаясь, наблюдаю за тем, как идёт ко мне, сжимая в руках букет с моими любимыми тюльпанами.
— Привет.
Аккуратно кладёт цветы справа от меня и наклоняется, чтобы нежно поцеловать в губы.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально.
Это действительно так, хотя голос звучит очень тихо и слабо.
Марсель берёт стул и пододвигает его к моей кровати.
— Тебя не выгонят? — бросаю сомневающийся взгляд на дверь.
— Нет, — устраивается напротив. — Твой врач разрешил мне немного посидеть с тобой.
Его пальцы гладят мою ладонь, а после он прижимает её к своему лицу, и мы просто долго-долго смотрим друг на друга.
— Зачем ты сделала это, Тата?
— Ты бы сделал тоже самое, — отражаю невозмутимо, и ответить ему на это нечего.
— Ты хоть представляешь, что я испытал, когда понял, что в тебя стреляли?
— Стреляли в тебя. Кто? Человека в маске поймали? — выражаю надежду на это.
— Макс очень быстро среагировал. Он бросился за ним в толпу. Догнал, повалил на землю. Со слов свидетелей, сам едва пулю не выхватил. Благо, армейская подготовка помогла сложить эту тварь.
— Кто? — повторяю свой вопрос, ведь он не даёт мне покоя уже вторые сутки.
— Горозия-младший.
— Что? — таращусь на него в шоке, широко распахнув глаза.
Непроизвольно дёрнувшись, кашляю и тут же морщусь от дикой боли в груди.
— Тихо-тихо. Врача позвать? — обеспокоенно вскакивает со стула.
Отрицательно качаю головой.
— Точно?
Зажмуриваюсь, кивая, и ещё с минуту перевариваю полученную информацию.
Леван? Это был он?
— Давай мы потом обсудим это. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы…
— Расскажи, — сиплю настойчиво, пытаясь выровнять дыхание.
— Ладно, но ты пообещай не волноваться. Тебе нельзя.
Возвращается на место и снова берёт меня за руку.
— В общем, если по порядку, Алефтина Третьякова была моей фанаткой на протяжении нескольких лет. Я был у неё в квартире вчера.
— И что там?
— Стенд с моими фотографиями. Все стены обклеены плакатами и постерами. Мерч в несусветном количестве. Десятки дисков с видео, отснятыми в туре.
— Это она их присылала?
— Да. Она следила за мной. Здесь, в Москве, и за её пределами. А ещё вела дневник, в котором писала о том, что мы с ней скоро встретимся и якобы опять будем вместе.
Резко вспоминается та её фраза про должность концертного директора. «Как же долго я к ней шла».
— Аля устроилась на лейбл неслучайно, — не спрашиваю, констатирую.
— Горин сегодня в разговоре со следаком обмолвился о том, что она присылала своё резюме три года подряд.
— А должность долгое время занимала Вебер…
— Третьякова собиралась устранить её, но не успела.
— Илона ушла сама, — догадываюсь я.
— Да. И рядом со мной внезапно появилась ты, переключив внимание на себя. Ничего не хочешь сказать мне? — испытывает взглядом, поджимая губы.
— Это она присылала мне угрозы? — предполагаю, сопоставив детали.
— На её личной странице обнаружено свыше сотни таких сообщений, адресованных тебе. Джугели, разве можно скрывать такое? Почему ты, чёрт возьми, не рассказала мне?
Явно злится и негодует.
— Не хотела, чтобы ты переживал, — виновато опускаю глаза.
— Нельзя молчать о таких вещах. Ты понимаешь, что она — нездоровый человек? Ходила на курсы по стрельбе. Интересовалась изготовлением ядов, приобретением кислоты. В любой момент могло случиться, что угодно. И, собственно, так и произошло.
— Ты читал её дневник?
— Я видел некоторые страницы. Плюс общался с Макаренко.
— Почему целились в тебя, а не в меня?
Опять же логичнее было бы убрать соперницу. Разве нет?
— Я достаточно грубо отшил её. Наговорил кучу всего неприятного. Уволил. Плюс она узнала от пацанов о предстоящей свадьбе.
— И…
— И решила, что раз мы не можем быть вместе в этом мире, то непременно должны поскорее отправиться в иной.
Судорожно сглатываю.
— Там, в толпе, в день моего рождения, она хотела убить нас обоих. Меня и себя.
Холодеет всё внутри. Становится жутко от этих слов.
— Потом от идеи стрелять Аля отказалась. Посчитав, что таким образом мы не встретимся после смерти. Якобы я, как жертва, попаду в рай, а она — в ад.
Ненормальная.
— Пожалуйста, скажи, что эта девушка сейчас за решёткой или в психиатрической больнице.
Марсель устало потирает переносицу.
— Третьякова исполнила своё желание, Тата.
Суть произнесённой им фразы доходит до меня не сразу.
— Застрелилась дома в ванной. В тот момент, когда Горозия стрелял в меня.
Боже.
— Это ведь ужасный грех. Таким людям путь в рай закрыт.
— Она считала иначе. Больной человек. У неё была своя идеология.
— Как во всё это оказался втянут Горозия-младший?
Не могу понять, как эти двое пересеклись.
— Она снова написала ему в соцсети. Предложила встретиться и познакомиться поближе.
— Что значит «снова написала»? — уточняю, нахмурившись.
— Это Третьякова отправила ему ту фотографию пять лет назад.
Сразу понимаю, о какой именно фотографии идёт речь. Из-за неё всё тогда закрутилось. Пошла цепная реакция, повлёкшая одно событие за другим.
Леван сообщил отцу о том, что я не хочу выходить за него замуж. Показал фотографию. Явился с Анзором в Красоморск, чтобы насильно забрать меня в Москву.
Погоня. ДТП.
Да. Точно. Я вспомнила. Аля Третьякова однозначно была на той вечеринке, организованной по случаю дня рождения Горького…
— Между ними возникла кратковременная связь. Леопардовый утверждает, что она, мол, капитально промыла ему мозги и убедила в том, что нужно отомстить мне. За срок. За невесту. За отжатый бизнес.
— Господи…
Всё это просто не укладывается в голове, хоть и очевидно, что пазлы наконец собрались в единую картинку.
Моё пребывание в больнице длится две недели. Врачи ежедневно мониторят состояние правого лёгкого и делают всё возможное для того, чтобы процесс восстановления прошёл как можно быстрее.
— Ого! — Сонька таращится на цветы, количество которых всё это время растёт в геометрической прогрессии. — Да у тебя тут уже целая оранжерея!
— Твой брат упрямо продолжает приносить их каждый день, — развожу руками. — Просила угомониться, но нет…
— Это так мило, — улыбается Полинка, наклоняясь к одной из корзинок.
— А мы тебе ежевику с малиной принесли.
— Спасибо.
— И мама передала куриные котлеты с пюре.
Дарина Александровна меня закормила. Они с Яном Игоревичем постоянно приносят что-нибудь вкусное, домашнее.
— Я такими темпами в свою одежду перестану влезать.
— Да прям. Ты всё ещё худая. Вроде, — в своём стиле успокаивает София.
— Вроде, — повторяю, вздыхая. — Хорошо хоть свадебное платье не успели купить. Не поместилась бы в него, наверное.
Девчонка смеётся, протягивая мне большой прозрачный стакан с крупной малиной.
— Как дела, Сонь?
— Фигово, — она разувается и забирается с ногами на постель. — Классуха маме позвонила.
— Так каникулы же. Зачем?
— Эта крысятина любезно напомнила предкам по поводу моего перехода в другую школу. Сказала, мол, директор на этом прям настаивает и родители одноклассников.
— Они не имеют права требовать подобное, — надкусывая яблоко, говорит Полина.
— И тем не менее, вечером дома состоялся родительский совет, на котором было принято окончательное решение отдать меня в кадетский корпус, — недовольно рассказывает девчонка.
Не удивлена. Насколько знаю, разговоры об этом ведутся уже давно.
— Ты ведь понимаешь, что всё к этому шло.
Полагаю, и школьный коллектив, и семья просто устали от бесконечных выходок Софии.