Поначалу Рубинов опасался, что жене рано или поздно наскучит безвылазно торчать дома, и она выкинет фортель со всей страстностью, на какую была способна, но со временем привык к её образу жизни, и увидел в нём множество положительных моментов. Тех самых моментов, какие каждый мужчина мечтает найти в супруге, но довольно часто ищет на стороне.
— Это было неподражаемо, мой король! Ты превзошёл себя! — Вика лежала на животе, подмяв под себя подушку, и ела манго. Ароматный вязкий сок стекал по её руке и собирался в пятнышко на простыни. Вика слизала его, нарочито медленно ведя языком по своему тонкому запястью, оторвала зубами внушительный кусок фрукта и, так и не переместив его в рот, невнятно проговорила: — Вот что значит, вернуться домой раньше. Почему бы тебе не делать это чаще?
Анатолий любовался её вальяжной позой, плавными переходами обнаженного тела, напоминавшими работы Жюля Жозефа Лефевра1, и остро жалел, что не наделён талантом художника. Как бы ему хотелось запечатлеть на холсте изгиб спины, остренький уголок лопатки, переброшенные вперёд, но не скрывающие восхитительную грудь светлые локоны, чуть разведённые стройные ножки и, конечно… Он отставил бокал с недопитым вином, подполз к жене и с нажимом провёл ладонью по её бедру, млея от нежной гладкости кожи:
— Можно я тебя сфотографирую?
Она отрицательно закрутила головой, перевернулась на бок и, приподнявшись на локте, потянулась к Анатолию губами. Он с готовностью накрыл их своим ртом и тут же почувствовал, как Викин язычок протолкнул туда недоеденный кусок манго. Жена отстранилась, давая возможность прожевать и проглотить, запрокинула голову и засмеялась, грудь её призывно колыхалась. Анатолий уткнулся носом в ложбинку, пахнущую остреньким потом. Вика изогнулась, подставляя под его губы живот, потом обхватила голову мужа ладонями и стала толкать её ниже, ниже, ниже…
— Ах ты, ненасытная, — пробормотал он с восхищением.
Выйдя из душа, Анатолий нашёл жену спящей поверх смятого одеяла. Умаялась, голица. Подумать только, ещё десять минут назад её криками можно было отпугивать медведей. Полюбовавшись, Анатолий укрыл жену вторым одеялом, собрал остатки еды и напитков. Стоит, пожалуй, унести. Вика умела с удовольствием и не без выдумки организовать романтический ужин, но что касается последствий… Сил на то, чтобы устранять их, у неё не оставалось. Этим занимался мужчина. Можно было, конечно, попросить домработницу Музу, на чём обычно и настаивала супруга, но Анатолию было неловко. Он не собирался пускать свидетелей в эту часть своей жизни. Запахнул плотнее махровый халат, завязал пояс, взял поднос и пошёл из комнаты. Лифтом не стал спускаться, что-то там в последнее время скрипело, как бы не разбудить Вику. Двинулся к лестнице. В такие минуты чувствовал себя молодым. Он, конечно, и так не стар, но сейчас просто мальчишка — влюблённый без памяти и получивший то, к чему стремился, о чём грезил бессонными ночами. Он вознаграждён за самоотверженность, за пылкость чувств и страсть и теперь, оставив свою Офелию, Эвридику, Изольду и Гиневру в одном лице, крадётся тёмными улочками, боясь быть узнанным и наказанным за сладостное преступление.
Что это? Анатолий замер, прислушиваясь. Будто поскуливает кто-то. Нет. Плачет? Звуки доносились из комнаты Дарьи. Она вернулась? Придвинулся к двери, почти касаясь её плечом. Всхлипывания стали отчётливее. Будто даже бормотание угадывалось. Марик! — догадался отец. Хотел уже толкнуть плечом дверь и выяснить, в чём там дело, но передумал, уж больно вид несерьёзный: в халате, шлёпанцах, с подносом в руках, а на подносе початая бутылка, бокалы, объедки. Нет. Позже разберётся. Поспешил вниз.
Романтический настрой пропал. Мысли вернулись к исчезнувшей гувернантке. Куда, в конце концов, делась эта девчонка! Нельзя сказать, что семье так уж требовались услуги Дарьи Захаровой, тут Анатолий готов был согласиться с женой. Парень вырос, нянька ему уже не нужна. Привязанность его должна постепенно сойти на нет, переходный возраст, все дела. Скоро для Марка важны будут сверстники, а не родители или, тем более, нанятая в няньки девушка. Однако внезапный отъезд Дарьи вызывал беспокойство у Рубинова, привыкшего к исполнительности работников. Более того, он чувствовал ответственность за эту горемыку. И, если уж быть честным, привык к ней за двенадцать лет — было приятно иметь перед глазами пример собственного великодушия и щедрости.