Бабка-Снегурка укатила. Едва Даша запихала в себя завтрак, объявилось новое лицо — высокий широкоплечий парень в такой же сиреневой форме, как у Эльвиры Васильевна. Взглянув на опустевшую посуду, парень выхватил из кармана и поставил на тумбочку пузырёк, по дну которого перекатывалась красно-белая капсула.
— Проглоти, — низким голосом произнёс парень и замер с явным намерением дождаться выполнения приказа.
— Ты кто? — У Даши в груди поднялась протестная волна.
— Медбрат. — Парень хмыкнул и повернул пузырёк так, чтобы пациентка увидела надпись на нём: "Захарова, палата № 8"
Девушка вытрясла капсулу на ладонь и пошевелила её пальцем.
— Что это? — взглянула на парня, недовольного её медлительностью, тот молчал. Ждал. — Почему бейджика нет? Как к тебе обращаться?
— Не надо ко мне обращаться. Выпей лекарство, и я пойду. — Перехватив Дашин недоумённый взгляд, назвал себя: — Роман. Пей. Не отрава!
Она пожала плечами и забросила в рот капсулу. Роман поспешно собрал со стола посуду и вышел. Снова щёлкнул замок. С улицы слышалось цвеньканье одинокой птахи. Даша прислушалась. Головная боль отступила, по телу разлилось приятное тепло. Захотелось улыбаться и напевать. Действительно — не отрава! Растянувшись на кровати, Даша подняла глаза к потолку и прошептала:
— Всё будет хорошо! Я быстро поправлюсь и…
Что "И" она не успела додумать, перед глазами поплыли хаотичные узоры. Чудился плеск волн, шорох тревожимой ими гальки, негромко звучала далёкая песня: "О-ой да-а ой да ни да о-о-ой…"
Однообразной вереницей потянулись дни. Тревожные сновидения прерывались головной болью, от неё отвлекало поскрипывание колёсиков — в комнату закатывалась тележка бабушки-Снегурочки, следом появлялся Роман с неизменным пузырьком. Даша ждала медбрата. Красно-белая капсула спасала от нытья в мозгу. Другого лечения Даше не предлагали, Эльвира Васильевна заходила незадолго до обеда, расспрашивала о малозначащих вещах и пропадала на сутки. После полдника полагалась прогулка. Роман выводил Дашу из корпуса и оставлял на одной из скамеек, охраняющих широкую заасфальтированную дорожку. Другие пациенты выходили без сопровождающих. Здесь встречались молодые, но в основном были люди зрелые, по большей части — мужчины. Дашу поначалу удивляло отсутствие стариков и старушек, она объяснила это дороговизной клиники, объяснение было так себе, но девушка перестала разглядывать соседей, прогуливалась по главной аллее, отдыхала на скамье, снова прогуливалась и ждала. Ждала вечера, ждала следующего дня, следующей недели. "Шесть недель, — повторяла себе, — шесть недель, и я вернусь к Марику". Сомнения испарились: раз хозяева оплатили лечение, значит: ждут её обратно. Погода стаяла солнечная, в редкие дождливые дни Даше выдавали шуршащий плащ с капюшоном и силиконовые галоши. В дождь гулялось приятнее. Тёмный от воды асфальт отражал бесформенную фигуру на тонких ножках, по полиэтилену накидки стекали прозрачные струи, в листве тянущихся с двух сторон лип небо шепталось с ветвями. На лавочки никто не садился, гуляющие собирались в просторной беседке в глубине парка и болтали, Даша к ним никогда не присоединялась, ей претило кокетство малочисленных женщин, хмельных от избытка комплиментов. Время превратилось в однородную вязкую субстанцию, приправленную закваской, черпай хоть половником — не убывает. Листья берёзы за окном — единственной Дашиной подруги — из ноготков выросли в подобие детских ладошек и приобрели насыщенный цвет, а девушка всё твердила себе про шесть недель. Она лишилась способности отмерять уходящие дни. Память тоже стала подводить. Тихий час после обеда Даша посвящала воспоминаниям. Флюоресцирующие картинки и беспорядочные звуки, атакующие мозг после приёма капсулы, начинали ослабевать, возвращалась способность сосредоточиться — не полностью, конечно, процентов на десять, но всё же. Лёжа на кровати, Даша устремляла взгляд в потолок, высматривая микроскопические трещинки в тонком слое белой акриловой краски, и заставляла себя представить лицо Марика. Получалось не сразу и чем дальше, тем больше требовалось усилий. Воображаемый мальчик улыбался или плакал, иногда звал её, иногда просил прощения за то, что до сих пор не нашёл. Спустя три-четыре дня вместе с Марком стал приходить другой мальчик, Даша наверняка знала его, но не могла вспомнить имени. Тот, другой, непостижимым образом напоминал её детские фотографии. Незаметно для себя она стала уделять больше внимания второму мальчику и внутренне ликовала, когда он называл её мамой. Час воображаемого общения с ним стал для Даши потребностью. "Кто ты?" — хотелось спросить, но Даша боялась обидеть или спугнуть. "Кто он?" — мысленно обращалась она к Марику, тот смеялся: "Тебе лучше знать, мама!"